Атмосфера была такова, что Государственная Дума не собралась в официальное заседание для выслушивания указа о роспуске, а собравшись в Полуциркульном зале в частное заседание, приступила к обсуждению создавшегося положения. Недоверие к правительству было таково, что никто даже и не заикнулся о поддержке его в целях восстановления порядка, а стали делаться разные предложения относительно установления какого бы то ни было порядка.
Большинство этих предложений в памяти моей не удержалось; помню я только хорошо предложение, внесенное членом Думы Некрасовым, столь прославившимся впоследствии в рядах Временного правительства, о том, что надлежит установить военную диктатуру, вручив всю власть популярному генералу, которого он здесь же назвал. Это был пользовавшийся большою популярностью среди прикосновенных к военному делу членов Думы начальник Главного артиллерийского управления генерал Маниковский.
Предложение это не было принято и даже не подвергалось голосованию, и частное совещание вынесло известное постановление о том, чтобы не разъезжаться и поручить избрание Временного комитета Совету старейшин».
Шидловский С.И. Воспоминания. Ч. 2. Берлин, 1923. С. 51, 52.
Из воспоминаний Павла Николаевича Милюкова, депутата Думы, лидера фракции партии народной свободы (кадетов)
«Утром 27 февраля я проснулся от звонка швейцара, который пришел сказать, что в казарме Волынского полка происходит что-то неладное. Окно моей квартиры – на углу Бассейной улицы и Парадного переулка – выходило в короткий переулок, в конце которого помещались ворота полка. Ворота были открыты; во дворе кучки солдат что-то кричали, волновались, размахивали руками…
Раздался звонок из Таврического дворца. Председатель созывал членов Думы на заседание. С вечера члены сеньорен-конвента знали, что получен указ о перерыве заседаний Государственной Думы. Ритуал заседания был тоже установлен накануне: решено было выслушать указ, никаких демонстраций не производить и немедленно закрыть заседание. Конечно, в казарме Волынского полка ни о чем этом не знали. Волнения происходили совершенно независимо от судьбы Государственной Думы.
Я пошел в Думу обычным путем, по Потемкинской улице. Жена меня провожала. Улица была пустынна, но пули одиночных выстрелов шлепались о деревья и о стены дворца. Около Думы никого еще не было; вход был свободен. Не все собиравшиеся депутаты были осведомлены о том, что предстояло. Заседание состоялось, как было намечено: указ был прочитан при полном молчании депутатов и одиночных выкриках правых. Самоубийство Думы совершилось без протеста.
Но, что же дальше? Нельзя же разойтись молча – после молчаливого заседания! Члены Думы, без предварительного сговора, потянулись из залы заседания в соседний Полуциркульный зал. Это не было ни собрание Думы, только что закрытой, ни заседание какой-либо из ее комиссий. Это было частное совещание членов Думы. К собравшимся стали подходить и одиночки, слонявшиеся по другим залам. Не помню, чтобы там председательствовал Родзянко; собрание было бесформенное; в центральной кучке раздались горячие речи. Были предложения вернуться и возобновить формальное заседание Думы, не признавая указа (М.А. Караулов), объявить Думу Учредительным собранием, передать власть диктатору (генералу Маниковскому), взять власть собравшимся и создать свой орган – во всяком случае, не разъезжаться из Петербурга.
Я выступил с предложением выждать, пока выяснится характер движения, а тем временем создать временный комитет членов Думы “для восстановления порядка и для сношений с лицами и учреждениями”. Эта неуклюжая формула обладала тем преимуществом, что, удовлетворяя задаче момента, ничего не предрешала в дальнейшем. Ограничиваясь минимумом, она все же создавала орган и не подводила думцев под криминал. Раздались бурные возражения слева; но собрание в общем уже поколебалось, и после долгих споров мое компромиссное предложение было принято, и выбор “временного комитета” поручен совету старейшин. Это значило – передать его блоку. В третьем часу дня старейшины выполнили поручение, наметив в комитет представителей блоковых партий, и тем, надо прибавить, предрешив отчасти состав будущего правительства. В состав временного комитета вошли, во-первых, члены президиума Думы (Родзянко, Дмитрюков, Ржевский) и затем представители фракций: националистов (Шульгин), центра (В.Н. Львов), октябристов (Шидловский), к.-д. (Милюков и Некрасов – товарищ председателя); присоединены, в проекте, и левые – Керенский и Чхеидзе. Проект старейшин был провентилирован по фракциям и доложен собравшимся в Полуциркульном зале».
Милюков П.Н. Воспоминания. М., 1991. С. 454.
Из воспоминания Михаила Владимировича Родзянко, председателя IV Государственной Думы
«25 февраля я по телефону в Гатчину дал знать великому князю Михаилу Александровичу о происходившем и о том, что ему сейчас же нужно приехать в столицу, ввиду нарастающих событий.
27 февраля великий князь Михаил Александрович прибыл в Петроград, и мы имели с ним совещание в составе председателя Государственной Думы, его товарища Некрасова, секретаря Государственной Думы Дмитрюкова и члена Думы Савича. Великому князю было во всей подробности доложено положение дел в столице и было указано, что еще возможно спасти положение. Он должен был явочным порядком принять на себя диктатуру над городом Петроградом, понудить личный состав Правительства подать в отставку и потребовать по телеграфу, по прямому проводу, манифеста государя императора о даровании ответственного министерства.
Нерешительность великого князя Михаила, Александровича, способствовала тому, что благоприятный момент был упущен…
Среди дня 27 февраля произошли первые бесчинства: был разгромлен Окружной суд и Главное Артиллерийское Управление, а также Арсенал…
27-го февраля председатель Совета Министров князь Голицын уведомил меня, что он подал в отставку, как и все члены правительства…
Уже 27 февраля был образован Временный Комитет Государственной Думы для сношения с населением и для приведения расшатанных устоев в нормальное состояние…»
Родзянко М.В. Государственная Дума и февральская 1917 года революция // Архив русской революции. Берлин, 1922. Т. 6. С. 57—59.
Из воспоминаний Александра Федоровича Керенского, депутата Думы, лидера фракции трудовиков
«Около восьми утра в понедельник меня разбудила жена и сказала, что звонил Н.В. Некрасов, просил передать о переносе заседаний Думы и о восстании в Волынском полку. Он также сообщил, что мне следует немедленно прибыть в Думу. Хотя политическое положение в последние несколько дней становилось все более угрожающим и нестабильным, я не сразу осознал все значение сообщенных Некрасовым новостей. Сцена для последнего акта спектакля была давно готова, однако, как водится, никто не ожидал, что время действия уже наступило… Наскоро одевшись, я отправился к зданию Думы, которое находилось в пяти минутах ходьбы от моего дома. Первой моей мыслью было: любой ценой продолжить сессию Думы и установить тесный контакт между Думой и вооруженными силами.
