– Господи, не я устанавливаю правила! Я только следую им! – возмутился он суровым тоном, уклоняясь от моего взгляда.
И у меня лопнуло терпение. Я не могла вынести, как трусливо он прятался за чужими правилами.
– Только глупые люди следуют глупым правилам! – сердито заявила я, Томас снова поднял взгляд.
– Да, – ожесточенно фыркнул он. – А также те, кто хочет сохранить свою работу, потому что в противном случае они будут голодать на улице! – весьма безжалостно сказал он, мрачно нахмурив брови. – Не каждый может позволить себе поставить свои идеалы превыше всего, – произнес он, и я точно знала, что он хотел этим сказать.
Он утверждал, что я могла так думать только потому, что у меня были деньги. Но я не могла и не хотела в это верить.
– Так вы думаете обо мне? – прошептала я, потому что это так сильно задело меня, что я забыла разозлиться. Мое упрямство исчезло, а позади остался твердый комок страха и безнадежности.
– Этим вы доказали это, – отозвался Томас, взяв в руки билет, который все еще лежал между нами, как мемориал. Он поднял его, смял одной рукой и метким движением выбросил в мусорное ведро. Он больше ничего не сказал, и вся его поза показала мне, что он считает разговор законченным.
Мои мысли продолжали противоречить друг другу, и я просто не могла понять, как мы дошли до такого.
Еще десять минут назад я планировала сказать Томасу Риду, что люблю его, а теперь мы стояли друг напротив друга, с разочарованием внутри, и мне действительно хотелось просто заплакать.
Ведь этот разговор мог закончиться только одним способом. Я должна была уйти. И не из этого кабинета, а с моей должности помощницы библиотекаря. В конце концов, Томас уже сказал мне, что мои действия будут стоить мне работы.
– Тогда, наверное, мне лучше уйти, – сказала я Томасу, чувствуя, как внутренне разваливаюсь. Потому что я не хотела уходить. Как такая мелочь могла иметь такие последствия? Как могло случиться, что потребовался только такой простой поступок, чтобы разрушить все, что я построила за последний месяц? Как могло случиться, что мое чувство справедливости встало между мной и Томасом? – В любом случае месяц почти закончился, – добавила я, чтобы Томас знал, что я понимаю под своими словами. Чтобы он знал, что я уйду, если он не покажет мне, что его гнев сидит в нем не так глубоко, как он мне показывает.
Томас только фыркнул еще раз, не глядя на меня, его лицо по-прежнему было искажено раздражением.
– Вам действительно стоит это сделать. В конце концов, у вас нет причин оставаться здесь дольше, – заявил он и поднял взгляд, чтобы сердито посмотреть мне в глаза.
Это поразило меня настолько, что я физически почувствовала боль. Давление на мою грудную клетку становилось все сильнее, глаза жгло, и я моргала, чтобы не дать пролиться слезам.
– В самом деле, нет причин? – спросила я с последней искрой надежды, и в моем голосе явственно слышался ужас, и мне было стыдно так явно выражать свои чувства. Но моя голова просто не хотела этого понимать, а сердце – еще меньше. Я была так твердо убеждена, что Томас Рид что-то чувствует ко мне, что мне трудно было принять такой явный отказ. Даже если он просто рассердился на меня.
Это просто не могло быть правдой!
– Не могу придумать хоть одну, – очень монотонно прозвучало из уст Томаса, и каждое слово вонзалось мне в грудь, словно нож, причиняя мне гораздо большую боль, чем его обвинения. Его взгляд был по-прежнему жестким, выражение лица – отстраненным, поза – строгой и пренебрежительной.
Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, как отчаяние нарастает в голове, вытесняя все разумные мысли. Мое сердце замерло, руки стали совсем холодными, и я бы предпочла, еще раз спросить, действительно ли он был уверен.
Но несмотря на то что мое сердце было разбито, моя гордость все еще была со мной. И я бы сейчас не стала умолять, как влюбленная женщина, у которой не хватило приличия принять отказ. Он совершенно четко дал мне понять, что не хочет быть со мной.
Это было похоже на шок. Он не хотел быть со мной. Я была влюбленной девчонкой, которую отвергли, хотя она возлагала надежды и строила планы на любовь. Это был самый ужасный из всех концов, и я долго не могла взять себя в руки.
– Что ж, – выдавила я, и мой голос звучал так же надтреснуто, как я себя чувствовала. – Тогда прощайте, мистер Рид. – Я заставила себя произнести это, пытаясь найти в его глазах последний намек на то, что все это не прошло мимо него так бесследно, как отражалось на его лице. Что он чувствовал что-то, кроме гнева.
Но он лишь кисло бросил на меня взгляд и посмотрел в окно на солнечный свет, который казался мне сейчас таким неуместным. Где были дождь, гроза и буря, когда они были так нужны?
– Удачной обратной дороги, – почти невозмутимо ответил он, и я почувствовала, что он издевается надо мной.
Я едва удержалась, чтобы не расплакаться, понимая, что хочу хоть как-то избавить себя от этого позора. Так что я повернулась к двери и вышла.
Быстрыми шагами я покинула кабинет и прошла мимо Коди, который выполнял работу в кольцевом проходе и пристально смотрел на меня широко распахнутыми глазами.
Я попыталась отвернуть от него лицо, чтобы он не видел моей боли, и побежала по ступенькам вниз, в читальный зал, а оттуда – в вестибюль. Моя юбка мешала, не позволяла двигаться так быстро, как хотелось бы, и я уже почти была у двери, как Коди встал у меня на пути. Раскинув руки, он преградил мне путь, и я остановилась прямо перед целью.
– Коди, пожалуйста, – начала я дрожащим голосом, почувствовав, как первая слеза скатилась вниз по моей щеке, и я быстрым движением вытерла ее.
– Нет! – сказал он, и я испугалась, хотя думала, что теперь, в таком состоянии, ничему уже не удивлюсь. Но Коди заговорил, и за все четыре недели, что я провела здесь, я ни разу не слышала этого. – В-в-вы не-не мо-може-жете уйти. – Он так сильно заикался, что мне сразу стало жаль его, и теперь я поняла, почему он никогда раньше не произносил ни слова.
Он наверняка был вынужден пойти на это, и все же я не была о нем такого высокого мнения, чтобы оказать ему эту услугу.
– Мне жаль, Коди, – извинилась я перед ним, обошла его и дрожащими пальцами толкнула дверь. Едва щель стала достаточно большой, чтобы я могла пройти, я побежала, не глядя, просто бежала прямо и не остановилась, пока рыдания не поглотили меня. Плача, я сидела на скамейке в парке, согнувшись и покачиваясь, и могла сказать, что мне повезло, что в этот ранний час еще не было никого, кто мог бы увидеть меня такой.
Потому что я не смогла бы взять себя в руки, даже если бы захотела. Слезы не останавливались, заливали лицо, затопляя мою израненную душу. Я чувствовала свое сердце, от которого с каждым ударом откалывался еще кусочек, и никогда за всю свою жизнь я не представляла, что безответная любовь могла так сильно ранить.
И все же в моей голове по-прежнему кружились мысли о том, что все это была просто дурная шутка, и меня охватило безудержное желание вернуться. Или Томас придет заключить меня в свои объятия, чтобы утешить.
