У меня внутри поселяется какое-то странное чувство. Вроде никаких тревог по поводу Саши, а тело натянутое, как стрела.
Дарьялов моет руки в ванной, приходит ко мне. Кофемашина уже выдала порцию американо. Почему-то кажется, что Саша будет именно его.
– Хочешь, другой сделаю? – спрашиваю осторожно, когда Дарьялов устраивается за столом.
– Нет, этот отличный.
Он не торопится его пробовать – ждёт, когда сделаю себе капучино и сяду напротив.
– Сахар, сливки?
– Нет, – мотает он головой и отпивает горький напиток. – Я хотел извиниться за то, что спросил у тебя про Марка.
Не сразу понимаю, о чём он, а когда до меня доходит, брови сами по себе взлетают вверх.
– Тебе не за что извиняться. Ты же не знал про то… ну…
– Что ты не мать его? Знал.
– Тогда зачем спросил?
– Я думал, вы с Верниковским всё же забрали его.
На этом моменте хмурюсь. Дане ведь знаком Дарьялов… значит, их знакомство было связано с Марком?
– Я о нём узнала несколько дней назад, – глухо признаюсь, опустив взгляд.
Слова эти самой себе постыдными кажутся, но почему-то чувствую лёгкость, когда делюсь тем, что касается только меня, с незнакомым, по сути, мужчиной.
– Вот оно что. Ясно.
– А ты Даниила давно знаешь?
Не могу не спросить об этом, потому что, похоже, степень моей неосведомлённости в том, что касается мужа, шкалит по всем параметрам.
– Да мы мало знакомы. Дом он снимал в Приморском районе. Знаешь, где сектор частный?
У меня краски все с лица исчезают, чувствую это физически. Дом он снимал… чёрт бы всё побрал! Сколько ещё новостей на квадратный сантиметр информационного пространства меня ожидает?
– Знаю, – отвечаю помертвевшими губами.
– Мать пацана его чуть не спалила. Вместе с Марком.
Лицо Дарьялова приобретает жёсткое выражение. Становится похожим на высеченную из камня маску, которую он надел во мгновение ока.
– Ты…
– Я его оттуда вытащил, да. Только думал, что после этого Верниковский сообразит пацана забрать.
Уткнувшись в чашку кофе, я пытаюсь мысленно бороться с тем водоворотом чувств, которые меня обуревают. Во-первых, Даня тратил деньги на то, чтобы снимать дом своему сыну и Свете. Потом, вероятно, он снова вложился в аренду, только теперь перевёз «семью» подальше от города. Или же вообще купил им квартиру в пригороде? Боже, почему я вообще задаюсь этими вопросами? Наш брак ведь в прошлом.
И, во-вторых, он настолько опасался меня потерять – в чём я, конечно, всё же сомневалась – что готов был врать и дальше, продолжая рисковать жизнью маленького мальчика, которому с матерью было откровенно плохо.
Пока у меня складывались именно такие выводы, и, стоило признаться самой себе, они вгоняли всё больше гвоздей в гроб моей и без того погибшей семейной жизни.
– Ладно, я поеду. Спасибо, что не злишься, – говорит Саша, поднимаясь из-за стола.
– Ты уже?
«Соня, перестань!» – тут же одёргиваю себя. Страх, который в голосе слышится, когда задаю этот вопрос, вызывает у меня лишь желание стыдливо сжаться на стуле.
– Да, у меня сутки завтра. Выспаться попробую.
Он просто выходит в прихожую, а мне становится по-женски обидно. Хотя, чёрт бы всё побрал, ты дура, Соня. У Дарьялова могут быть жена и дети. Да ты вообще ему могла не понравиться.
Саму эти мысли пугают – почему вообще об этом думаю? И тут же осознаю, почему. Мне нужно понять, чисто по-бабски, что я продолжаю нравиться мужикам. Что я не должна списывать себя, словно выброшенную ветошь.
– До встречи, Софья, – говорит Саша, прежде чем выйти.
И я, невольно улыбнувшись, отвечаю:
– До встречи.
Проходит минуты три, когда меня охватывает нечто сродни панической атаке. Воздуха в лёгких так мало, что я задыхаюсь. Хватаю телефон и начинаю расхаживать по прихожей. Звонить свекрови и рассказывать о том, что только что узнала? Нет. У них и так там нервы не железные. Юльке? Как будто ей и без того моих проблем не с перебором. Самому Дане? Нет, этим я себя выпотрошу окончательно.
Взгляд падает на банкетку, на которой лежат солнцезащитные очки. Не мои и не Данины. Губы растягиваются в лёгкой улыбке. Теперь Саша забыл у меня свою вещь, значит, он обязательно вернётся. Словно ответом на эти мысли становится новый звонок в дверь. Дарьялов вернулся, и это обстоятельство кажется мне едва ли не судьбоносным.
Открываю дверь и замираю на пороге. На меня смотрит невысокая полноватая женщина с короткой неряшливой стрижкой и прищуром в глазах. Я узнаю её до того, как она мне представляется…
– Здрасьте. Я Света. Ты меня точно должна знать, – говорит она чуть лениво и будто бы нараспев.
Мотаю головой и прикрываю глаза, словно это способно избавить меня от необходимости общаться с той, кто однажды, пусть и разово, стал любовницей моего мужа.
– Даниила нет, – выдыхаю рвано. – Он здесь больше не живёт.
Она в ответ лишь пожимает плечами и выдаёт то, от чего ноги прирастают к полу:
– А я и не к нему. Я – к тебе.
Первое время я в ступоре от этой… наглости. Как иначе назвать подобное – ума не приложу. Эта женщина, которая наверняка знала о моём существовании, прибыла ко мне с подобными заявлениями! А, кстати, знала ли она и вправду о том, что у отца её ребёнка есть законная жена? Рассказал ли ей об этом Даня? Сообщил ли сразу же, что не сможет уйти к ней, потому что уже женат?
Именно об этом хочу её спросить, когда слышу краткое:
– Марк, иди сюда.
Она что – привела с собой сына? В ужасе смотрю на то, как малыш, до этого момента словно бы незаметный и пытающийся слиться с окружающей действительностью, отлепляется от тёмного угла коридора. Как идёт, понурив голову, к нам. Только держится ручонками за лямки рюкзака, надетого на плечи.
За его приближением наблюдаю, застыв на пороге своей квартиры. И пошевелиться толком не могу.
– Что вам нужно? Я же сказала – Дани нет. Он больше здесь не живёт.
Шепчу эти слова так, словно каждая буква – как шелест. Хотя, по-хорошему, мне бы прогнать незваных гостей нужно. Прежде всего, потому что обязана думать только о себе. Но я не могу… особенно когда Марк взгляд вскидывает, а в нём – море боли.
– Забери его. Мне проблемы больше ни с полицией, ни с органами опеки не нужны. Хватило прошлого раза. И он мне не нужен.
Господи, она же это о ребёнке собственном говорит. А на личике его – такое выражение, от которого плакать хочется. Марк губы поджимает, морщится, словно от удара. К матери подаётся, но тут же словно бы передумывает, как будто вынужден сдерживать себя в том, что ему нужно, как воздух.
