– Пап, а мы к Соне ещё вернёмся? – спросил Марк, когда Даня усадил его на заднее сидение и пристегнул ремнём безопасности.
Хотелось бы ему знать ответ на этот вопрос.
– Может быть, – подмигнул сыну. – Ты спать хочешь? Сейчас к бабушке и дедушке твоим поедем. Познакомишься с ними.
Глаза Марка зажглись предвкушением. Он давно научился различать именно это чувство во взгляде сына. Когда приносил подарки и прятал за спину, взор Марка горел именно так, как сейчас.
– Спать не хочу, – покачал сын головой. – А к бабушке и дедушке хочу.
Даниил бросил последний взгляд на окна квартиры, где оставалась Соня. Показалось даже, что увидел её силуэт на фоне светлого прямоугольника.
Внутри всё пекло. Рвалось туда, обратно. Где мог бы упасть на колени и вымолить прощение. И он бы сделал это, если бы слишком хорошо не знал ту, которая подарила ему десять лет счастливой жизни.
Как он боялся все последние годы потерять её. Осознавал ведь, что так случится, стоит только всплыть правде о том, что из-за его дурости на свет появился ребёнок. И как особенно дерьмово было в последнее время. Когда понимал, что даже если удастся сохранить эту тайну, он попросту не сможет молчать и дальше.
Его наизнанку выворачивало каждый раз, когда Соня ставила перед ним горячий ужин. Или когда заходила в спальню в кружевном белье, а потом он укладывал её на спину и с голодом в каждом движении брал. Выворачивало от самого себя, от страха, что вся их жизнь висит на волоске. И от потребности рассказать всё, помноженной на всё тот же безумный ужас.
– Мам… мы приехали, – сказал Даня, открыв дверь в квартиру.
Марк замер за ним, даже показалось, что он старается не делать лишних движений, чтобы с ним ничего страшного не произошло.
Маленький мальчик, ставший заложником тех событий, в которых виноват был в первую очередь он, Верниковский. Запуганный малыш, переживший столько всего, но всё же не озлобившийся.
– Ой..! – выдохнула мама, когда Марк выглянул из-за него.
– Здравствуйте, меня Марк зовут, – представился он.
– Заходи давай, – с усталой улыбкой подтолкнул сына к бабушке. – Сейчас умываться и спать будем.
– Хорошо, папа.
Марк зашёл в прихожую, разулся, снял рюкзак. Надо будет посмотреть, что там Света в него положила. Даня надеялся, что документы при Марке. И что не придётся скакать вокруг неё козлом, выпрашивая то, что поможет переоформить всё на него.
– А кушать не будешь? – спросила мать, и Марк покачал головой.
– Спасибо, меня уже Соня покормила.
Даня физически почувствовал, как его обжёг взгляд мамы. Конечно, при ребёнке она ни о чём расспрашивать не стала, но ему придётся рассказать обо всём. Пока же родители знали лишь краткую историю его жизни за последние шесть лет. Истории, которая ему самому казалась бы постыдной, если бы не Марк.
– Пойдём, я тебе всё приготовила, – захлопотала мама.
Взяла внука за руку и он, после некоторого сомнения, охотно пошёл за ней.
– И полотенце тебе такое купила пушистое! И пижамок несколько.
Они удалились, и Даня тяжело опустился на банкетку. У него попросту не было ни сил, ни эмоций. Казалось, жизнь поделилась надвое, только там, в прошлом, оставалось что-то настолько важное, потерять которое было равносильно самоубийству.
– Как Софа?
Голос отца раздался в метре от него, и Верниковский вскинул голову.
– Плохо ей.
– В этом не сомневаюсь. Что говорит?
– Не простит меня.
Даниил сказал это, а у самого внутри всё перевернулось. Потому что сколько бы ни пытался убедить себя, что всё можно исправить, понимал – он на волоске от того, чтобы потерять ту единственную, которую хотел видеть рядом.
И ту, которую предал.
– Понятно. В этом, наверное, тоже не сомневался.
Они замолчали. Слышно было лишь как приглушённо Марк рассказывает о чём-то своей бабушке, и как тикают стрелки на часах. Каждый отсчёт – секунда. Проведённая в том дерьмовом мире, что теперь стал его реальностью. Только как жить в этой реальности и не сойти с ума, Верниковский не знал.
– Ладно, мы спать пойдём, – сказал отцу, вставая с банкетки. – Спасибо, что не прогнали, пап.
Уже лёжа на диване, слыша, как сопит рядом сын, Даня понял, насколько млятским теперь будет его существование. И дело было вовсе не в том, что потерял вкусный ужин, заботу, удобство. Многим кажется – дай это мужику, и он твой до последнего вздоха.
Дело было в том, что сейчас его девочка, в которую он без памяти влюбился десять лет назад, – не с ним. Что она страдает, а он – причина этих страданий. И от этого выть хотелось. Уткнуться лицом в подушку и взреветь, как будто его смертельно ранили.
Только вот не ранили. Он сам это с собой сделал. Сделал это с ними. И теперь именно ему расхлёбывать последствия этой ошибки, цена которой – судьба их общего с Соней счастья.
И нет ни капли уверенности в том, что когда-то будет по-другому.
Верниковский перевернулся набок и в полумраке посмотрел на сына. Спит спокойно, но нет-нет, да и вздрогнет. Сколько же всего он пережил… сколько всего испытал.
Теперь у Даниила был лишь один путь – дать своему ребёнку то, чего тот был лишён по его вине. И попытаться вернуть женщину, дороже которой у него никогда никого не было и быть не могло.
Вот только в том, что ему это удастся, он очень и очень сомневался.
Понимаю, что туплю. Другим словом это обозвать невозможно. Пытаюсь понять, как готовить простейший салат, но быстро осознаю – это невозможно. Я настолько погружена в происходящее, что с этим ничего не могу поделать.
Перекладываю продукты с места на место. Делаю огонь на плите тише. Что-то кипит, что-то просто лежит на столе. А я – попросту туплю…
– Да? – отвечаю равнодушно на входящий звонок.
– Дочь, дверь открой. Мы с папой войти не можем.
Точно. У нас же с Верниковским накрылся домофон, и войти в подъезд весьма проблематично. Только думать об этом в сложившихся обстоятельствах не могу.
– Сейчас.
Приходится спуститься вниз и наконец впустить родителей. В лифте едем молча, я лишь ловлю озадаченные взгляды матери, но ни заверять её, что всё в порядке, ни реагировать как бы то ни было – нет сил.
– Мне звонила Вика, – говорит мама, когда мы добираемся до моей квартиры и я начинаю раскладывать в холодильнике привезённое мамой.
В целом она всегда была заботливой и любящей, однако имелось одно «но». Мы с ней смотрели в разные стороны. И придерживались разных взглядов.
– Хорошо, что вы поддерживаете связь, – киваю в ответ, уже прекрасно зная, чем завершится наша беседа.
