– Она сказала, что вы с Даней расходитесь.
Мать недовольно поджимает губы. Под аккомпанемент футбольных новостей, которые смотрит папа в соседней комнате, это выглядит даже комично.
– Мам, у меня сегодня день рождения вроде как, – говорю тихо, и теперь мама опускает взгляд.
У меня и вправду вроде как главный праздник в году. Вот только сейчас я не чувствую себя центром всего. Не ощущаю себя человеком, которого бросаются поздравить все, кто помнит об этой дате. И – в первую очередь – те, ближе кого и быть не может.
– Я знаю, Софа. Но и игнорировать то, что у тебя случилось, невозможно!
Вздохнув, завариваю чай. Наверное, мама вправе знать о произошедшем. Но разве она не понимает, насколько тяжело для меня вспоминать о каждой детали? Видимо, нет.
– Что тебе сказала Виктория Павловна? – спрашиваю, отставив чайник в сторону.
О том, что мне через пару часов на работу, чтобы подменить приболевшую сотрудницу, думаю, как о манне небесной.
– Сказала, что вы расходитесь. И что у Даниила есть сын.
– Не соврала ни капли, – качаю головой.
Ставлю перед мамой чашку чая, накладываю торта, который они с отцом принесли. Если бы не этот шедевр кулинарного магазинного искусства, у меня бы вообще не было угощений на день рождения. И это ещё пару часов назад казалось мне совершенно нормальным.
– Это была ошибка, Соня. Я сразу поняла – как только с Викой поговорила. Это ошибка.
Так-так. Понятно. Значит, у Верниковского есть адвокат. Прекрасно. А встать на мою сторону маме мыслей не приходило?
– А то, что он шесть лет это скрывал – тоже ошибка? Припишем её к измене, или пусть существует самостоятельно?
Мама морщится, я же понимаю, что диалога у нас с ней не выйдет. Она уже на стороне того, чтобы я «сохранила семью». Вот только ей невдомёк, что как только Даня попросил спасти его сына, семьи у нас нет.
– Соф, ты разумно должна мыслить. Ошибка это. Вот и всё. Многое потеряешь, если гордой будешь.
Я смотрю на мать с таким непониманием во взгляде, не считать которое просто невозможно. Она уплетает торт, пьёт чай… и всё это время я задаюсь вопросами. А знает ли Виктория Павловна об этом визите? Не сказала ли она мне то, что я хотела услышать, и не стала ли использовать другие рычаги давления?
– Я себя потеряю, если гордой не буду, – отрезаю решительно, складывая руки на груди.
Мама надменно фыркает. Отставляет опустошённые чашку с блюдцем.
– И что дальше? Без мужика останешься? Тебе тридцать скоро, Софа! Ты хотя бы это понимаешь?
Ой, как я это понимаю! Прекрасный возраст, когда даже украденные мужем годы не сделали чего-то непоправимого. Хотя, даже если бы мне было «скоро семьдесят», я бы и тогда вряд ли бы смогла закрыть на подобное глаза.
– Мамочка! Спасибо тебе большое! – восклицаю чуть нервно, но с восторгом.
Она смотрит на меня с непониманием. Я же – улыбаюсь во все тридцать два. Даже спектакль почти не играю, хотя, если бы пришлось – я бы это сделала.
– За что спасибо? – спрашивает с опаской.
– За то, что подтвердила главное. Мне всего двадцать восемь. Я осталась без козла-мужика. И я теперь собираюсь сделать всё для того, чтобы быть счастливой. Сама по себе. А ты можешь и дальше думать, что нужно ковриком расстелиться, только бы при козле остаться. И это твоё право. Но требовать и от меня подобного – уволь!
Она моргает. С непониманием, противовес которому я наверное уже и не жду. Хочет что-то сказать, но лишь открывает и закрывает рот, словно выброшенная на сушу рыба. И прежде, чем всё же найдёт слова, которые ни мне, ни ей не нужны, я уточняю:
– Ещё чаю, мама?
Они с отцом уезжают через час. Вроде бы выполнили то, за чем прибыли, и на этом всё. На часах – три пополудни. К пяти мне нужно быть на работе. И я даже рада тому, что мой день рождения пройдёт вот так. Сначала рядом с теми, кто меня не понимает, потом – в очередной возможности отключить мозг. Сидеть и выполнять свои функции, словно я и не человек живой, а так – робот. Сейчас это кажется спасительным.
Собираясь на работу, я много думаю над тем, что сказала мне мама. Хотя, в любой другой момент просто бы махнула рукой и забыла о её словах. Но сейчас вынуждена прокручивать их в голове, размышлять над сказанным.
Но неизменно одно. Я вправду благодарна ей за её точку зрения. Она, как нельзя лучше, контрастирует с тем, что я чувствую. И заверяет в том, что всё сделала верно.
Надев блузку и юбку, бросаю быстрый взгляд в зеркало. Во что же ты превратилась, Соня? В какое-то подобие шикарной женщины, которую нет-нет, да и видела в себе раньше. Но виновата в этом в том числе и ты.
Выдохнув, закрываю глаза и считаю до десяти. Ещё один обычный день, который может хоть отчасти переключить мои мысли с того, в чём я и так по самую макушку.
Вот только в этот самый момент я даже близко не знаю, чем именно он завершится…
– Сооооонь, – тянет Вика, и я вздрагиваю.
Не сразу понимаю, где именно нахожусь. Приходится осмотреться, увидеть привычные окружающие предметы. Итак – я на работе. На подмене, если быть точной.
– Да, Вик?
– Я говорю – может, в кафешку сходим? Вадик за мной заедет и смотаемся в какое-нибудь приличное место.
Прекрасно. В голосе Вики плохо скрываемое сочувствие. Наверное, уже каждый знает, что мне предстоит праздновать окончание своего дня рождения в гордом одиночестве. Или я это себе придумала?
Верниковский не позвонил. В целом – это правильно… Нет, чёрт бы всё побрал! Мы только пару недель как расстались. Хотя бы сделать звонок или отметиться дежурным смс можно?
– Можем сходить, да, – киваю рассеянно. Думать о том, что неплохо было бы отметить свой двадцать девятый день рождения, не хочется. Но и растекаться лужицей дерьма – не желаю тоже.
– Тогда скажу, чтобы вовремя заехал.
Вика берёт телефон и начинает что-то в нём строчить. Напротив меня – клиент. И сейчас я должна сосредоточиться именно на нём.
Машинально беру документы и начинаю бегло их просматривать – всё ли в наличии. И каждую секунду чувствую на себе пристальный взгляд. Вскидываю глаза на того, кто сидит напротив, и мои брови сами по себе взлетают.
– Черенков? Ты?
Глаза ведь зацепились за знакомую фамилию, только я не придала этому значения. А сейчас понимаю – напротив тот, от кого я отказалась, стоило мне только встретить Даню.
У нас ничего не было. Так – несколько поцелуев и какие-то идиотски-возвышенные разговоры о семье. О том, как поженимся, как родим детей.
Смешно, но обретение потомства было гораздо более реальным именно с Черенковым, а не с Верниковским.
