Мысленно ругаю себя уже через пару минут за то, что сказала. Потому что Дарьялов замолкает. Даже Руфи выглядывает из-под кровати и смотрит на меня испуганно-вопросительно.
Ты дура, Софа. Даже если тебе самой и кажется, что в этих словах нет ничего особенного.
Впрочем, ответ всё же приходит. И именно тот, который хочу услышать. Словно Саше просто нужно было время, чтобы понять или примерить сказанные мною слова на себя.
Смотрю на экран телефона и улыбаюсь ещё шире, перечитывая сообщение раз за разом:
«Мне тоже очень приятно с тобой общаться, Соня».
– Юлькааааа, – буквально простанываю я имя подруги, когда она приходит ко мне на чашку чая и поболтать.
– Софкаааа!
Обнимает крепко, и мне легче от этого становится. От того, что не должна из себя что-то изображать, что с осторожностью к словам относиться не стоит. Просто побуду собой, ведь мне этого так не хватает в последнее время.
– Гошпадиииии! А кто это у нас тут такой маленькииииий? – умиляется Юля, когда к ней бочком подкрадывается Руфи.
За последние пару дней она заметно осмелела. Даже иногда даёт себя погладить, но чуть что не по ней – пулей устремляется к излюбленному месту – под кровать.
– Слушай, Верниковская, а ты её откормила за это время. От первых фоток прям фонило – собака-жертва-Холокоста, – качает головой подруга, скидывая обувь.
Слух режет фамилия, которую совершенно привычно произносит Юлька. Хм, а это впервые. Раньше ведь даже не задумывалась о том, что теперь я без пяти минут не Верниковская.
– Скоро снова буду Морозовой, – поправляю подругу, когда прохожу за ней на кухню.
Она оборачивается ко мне и смотрит удивлённо. Хмыкает, начинает доставать из принесённого с собой пакета всякую снедь.
– Удивительное рядом. Я уж думала, вы с Даней никогда не разведётесь.
Юля хозяйничает на кухне, я сажусь за стол. И сама думала, что мы с Верниковским никогда не разведёмся, а тут вон как выходит.
– С чего ты это взяла? – уточняю вяло.
Не пойму, почему так реагирую на слова подруги, которые и вправду отражают самую суть.
– Потому что ты всё тянешь и тянешь.
Юлька ставит передо мной бокал, который наполняет красным сухим. Раскладывает на тарелке сыр и вяленую говядину. И едва я собираюсь возразить, добавляет:
– Ты не подумай. Я на тебя не наседаю, ничего такого. Но… переживаю. Вот правда – совершенно искренне за тебя переживаю.
Она садится напротив, отпивает глоток из своего бокала. Смотрит на меня со всей серьёзностью во взгляде, от которой мне не по себе.
Может, я и впрямь закрываю глаза на то, что уже стоило бы решить давным-давно?
– Я знаю. И спасибо тебе за это, – просто отвечаю, скрывая истинные эмоции за глотком из бокала.
– Ты, Верниковская, бывшая-будущая Морозова, для себя реши, что тебе нужно. И сразу легче станет. Захочешь с Даней остаться – к чёрту развод.
– Нет!
Юлька усмехается, когда слышит от меня это слово, вырвавшееся изо рта на чистом автоматизме.
– Ну а не хочешь – так разводись. Не тяни кота за все подробности, Морозова.
Я тоже в ответ улыбаюсь, только от улыбки этой всё внутри льдом сковывает. Не знаю, права ли подруга. Станет ли мне легче, если всё решено будет?
Вообще-то это позиция страуса – голову в песок, и будь что будет. Но я ведь так жить не привыкла.
– В ближайшее время поедем подать заявление, – решаю я, закрывая для себя вопрос с Верниковским.
Я ведь настроена на то, чтобы подписать все бумаги и больше не пересекаться. Настроена, несмотря на эмоциональные качели, появляющиеся внутри так или иначе. Подруга права – зачем же тогда время тянуть?
– А Черенков твой? Что с ним?
Я инстинктивно хмыкаю. Что с ним? Этого не знаю. С того момента, когда они с Верниковским раскрасили друг другу морды, прошло несколько дней. За это время Андрей на горизонте не появлялся.
– Пока пропал. Может, это и к лучшему, – пожимаю плечами.
Между мной и Юлькой растекается молчание. Это очень ценно – вот так посидеть без слов и ничем не омрачить возможность побыть в тишине.
– А Саша? Что с ним? – спрашивает наконец подруга.
И в вопросе её – лишь желание быть рядом. Я это чувствую.
– А Саша… я не знаю, – выдыхаю рвано, а сама на Руфи смотрю.
Она как раз выбралась из самовольного заточения и принялась за корм. С таким аппетитом, будто я не кормила её чёрт знает сколько времени.
– Он просто человек, который мне нравится. Понимаешь, человек, в первую очередь?
Юлька смотрит на меня с пониманием, но спрашивает совсем не о том, что излило бы елей на моё представление о Дарьялове.
– А ты его как человека хорошо знаешь?
Подруга задаёт тот вопрос, что тревожит и меня в первую очередь. Знаю ли я хоть что-то о Саше, что могло бы свидетельствовать о нём как-то иначе, чем сейчас? Я ведь могу лишь пару фраз о нём сказать – ничего больше.
– Не знаю вообще никак. Но разве у нас нет времени, чтобы это исправить? – задаю резонный вопрос.
Прежде чем ответить, Юлька молчит. После чего вздыхает и говорит:
– Есть время, конечно, Соф. И вероятностей ошибиться у тебя – в избытке.
Я сжимаю пальцами переносицу, мотаю головой.
– Ну спасибо, Юль…
– Я не о том, – тут же откликается подруга. – Просто живи сейчас так, как чувствуешь. Пошли на хрен всё и всех. Кроме себя. Не бойся ошибиться снова. Ведь знаешь же, что теперь цена ошибки не настолько фатальна…
Эти слова во мне оседают… в душе самой. На подкорке мозга.
Юля права – я не могу сделать всё идеально. Уже не смогла. Но и бояться того, что меня ждёт впереди – глупо.
Это значит, что я стану делать всё, чтобы выжить. Хоть попытки и будут пропитаны эмоциями, не всегда позитивными. Но иначе никак.
Иначе я просто задохнусь.
Оказывается, подать на развод у нас не так-то и сложно. Особенно, когда тот, с кем прожил треть своей жизни, прибыл с тобой, и тоже готов пойти на расставание с тем, что раньше было вашим браком.
Не знаю, что вдруг начинает заполнять моё нутро, когда подписываем с Верниковским нужные документы. Смотрю на мужа исподтишка, а у самой внутри всё переворачивается. Как же так случилось? Совсем недавно мы были друг для друга всем, а теперь готовы просто поставить подписи на равнодушной ко всему бумаге и разойтись. И ведь в этом всём виновата вовсе не я… Не я, чёрт бы всё побрал!
Верниковский замирает на несколько мгновений перед тем, как расписаться там, где ему велят, и я жадно смотрю на него. Он похудел, осунулся. На нём лица нет. Таким не видела его ни разу. И сейчас так нужно сказать себе: «Соня, нет… Нет, Соня! Не смей вваливаться во всё это. О себе подумай. Ты ведь у себя одна.»
