– А ничего и не говори. Всё ясно и так.
Пожав плечами, беру чашку с молочным улуном, заботливо заваренным подругой, и, сжав горячий фарфор ледяными пальцами, застываю.
Только что выдала Юле историю своей недо-любви. Или недо-отношений? Ведь о любви именно с Сашей речи не шло. Я просто растворилась в том, что у нас с ним было, а случай в лице моего бывшего мужа решил вмешаться. И Дарьялов, вместо того, чтобы попросту обсудить сложившееся со мной, сделал свои выводы. Вот и всё.
– Не, погоди, Соф. Тут разобраться нужно.
Юлька отставляет опустевшую чашку, подаётся ко мне. Смотрит на меня внимательно.
– Саше, значит, на уши Верниковский присел, так?
– Так, – киваю я. – Только этот факт ничего не значит. Важно, что Дарьялов послушался и пошёл у него на поводу.
Юля делает глубокий вдох, качает головой.
– У Дарьялова своё прошлое. Ты ведь это знаешь.
Да, я это знаю. И знаю, что если бы сейчас это самое прошлое не тронули, у нас с ним был бы совсем другой разговор. Причём – отложенный на тот срок, что нужен нам обоим.
– Юль… мне сейчас просто бы отдохнуть. Лечь, заснуть… хотя бы восемь часов без сновидений выматывающих. Восстановиться я хочу, вот и всё.
Подруга кивает. Садится рядом и по волосам меня гладит. Рыдать хочется, только и на это сил никаких нет. Я просто прижимаюсь к тому человеку, который за это время стал единственно близким. Делаю глубокий вдох и закрываю глаза.
Перед ними тотчас – картинка из сна. С той лишь разницей, что в сновидениях я ничего не могу с ней поделать, а сейчас вроде как в силах отмахнуться.
Сама не могу понять, когда засыпаю. Мне снова чудится, что нахожусь на пожаре. Языки огня лижут крышу, взвиваются в небеса. Рядом неясная фигура. Я от неё прячусь за хлипкой дверью, а в неё стучат… Тук-тук-тук… ТУК-ТУК-ТУК!
Подскакиваю, как будто меня ударили. На Юльку смотрю, а она ресницами хлопает в недоумении.
– Что это? – выдавливаю из себя.
– Не знаю, – шепчет подруга. – Ломится к нам кто-то.
Я вскакиваю и устремляюсь в прихожую. Всё кажется, что это Дарьялов. Приехал сказать что-то важное, что мне так нужно знать.
Распахиваю дверь и вместо Саши вижу перед собой Верниковского. Тут же хочется сказать что-нибудь ядовитое, но это желание исчезает, когда слышу:
– Марка Света забрала. Я пока не знаю, где он. Но спасти его можешь только ты…
Опять… как будто мне мало было того, что уже пережила. Ну почему от меня просто нельзя отстать и больше никогда не появляться в поле моего зрения?
– Верниковский, ты совсем ку-ку?
Эти слова произносит Юлька, но они в точности отражают то, что хочется спросить у Дани.
Он мельком проходится взглядом по моей подруге, которая встала рядом со мной, видимо, чтобы дать ему понять, что я не одна. Снова переводит взгляд на меня.
– Пожалуйста, Соня… – произносит на выдохе. – Я клянусь, что это будет последний раз, когда тебя о чём-то прошу.
– Последний раз, да и то, который дала тебе авансом, уже был, Дань. Сейчас извини. Заяви в полицию, пусть ищут.
– Я уже звонил. Ребёнок с матерью. Состава преступления нет.
– Соври, что он в опасности.
– Соврал. Спросили, в какой?
– И что ответил?
Верниковский криво усмехается. Во взгляде то, что уже видела – страх. Но теперь он помножен на тысячу.
– Что его мать – одна сплошная опасность.
Почти с минуту мы молчим. Все трое. Перспектива сделать то, что просит Верниковский, и потребовать, чтобы он вообще больше не появлялся на орбите моей жизни, очень заманчива. Но во всём этом есть что-то… странное.
– Если мне снова нужно спать лечь и посмотреть, где твой сын – то прости. По заказу это не работает.
Пожимаю плечами, делая вид, что совершенно равнодушна к происходящему. Но приходится раз за разом отгонять от себя картинки того, как маленький Марк попал из счастливой жизни, которой жил последнее время, в тот ад, что окружал его остальные шесть лет. А может, и не ад это был вовсе, и сын Дани счастлив, что вновь увидел маму?
– Нет, всё гораздо… проще.
Слова звучат глухо, Верниковский откашливается, и я вижу, как судорожно он подбирает слова.
– Морозова, перестань уже свои расспросы! – шипит Юлька. – Ты с ума вообще сошла? Пусть он сам решает свои проблемы! Как наделал их, так пусть и решает!
Перевожу взгляд на подругу. Она права, чёрт бы всё побрал. Но мне становится любопытно, что там такого простого углядел Даня?
– Говори, чем могу помочь, – произношу устало, но прежде чем Верниковский начнёт свой рассказ, вскидываю руку: – Правда, учти, что это не значит, будто я готова бежать с тобой на спасение Марка хоть на край света.
Даня кивает, на мгновение прикрывает веки. А потом выдаёт, будто в омут с головой кидается. Ну, или меня туда сбрасывает:
– Света готова отдать Марка. Забрать его сможешь только ты. В обмен на деньги. Она, видимо, поняла, что ей ничего не светит. Или я по суду сына заберу, или его с ней оставят под алименты, которые могут быть очень небольшими.
Тирада закончена. Мы смотрим на Верниковского удивлённо. И я, и Юлька. Потому что непонятным из всего сказанного остаётся ровно девяносто девять процентов.
– Эм… Эта «девка», конечно, весьма продуманная, если исходить из того, что знаю… Но причём тут я, Дань?
– Это её условие.
– Так…
Я отхожу вглубь квартиры. Верниковский следует за мной. Опускаюсь на стул в кухне, слышу, как закрывается входная дверь – видимо, её заперла Юлька. Правильно, так спокойнее.
– Давай по порядку, Дань. – Фразу произношу со смешком, которого сдержать не удаётся. – Света забрала Марка потому что поняла, что в случае суда она заведомо проиграет при любом раскладе? – задаю первый вопрос.
– Да. И сейчас выставила свои условия.
– Она вернёт Марка в обмен на деньги, но передать эти деньги должна я?
– Да.
– Почему?
– Я не знаю, Сонь.
Так, прекрасно. Он ничего не знает, но примчался ко мне.
– Что тебе мешает оставить сейчас Марка у неё, а потом через суд его забрать?
Спрашиваю, а сама уже отчётливо понимаю, что именно. Каждый день – да даже каждый час – который ребёнок проведёт в таких условиях – это ужас. И от ужаса этого мороз по коже, даже если к этому малышу я не имею ни малейшего отношения.
– Всё может затянуться надолго. Я не знаю, что она будет делать с Марком. В каких условиях он будет жить. Станет ли Света его кормить. Я вообще ничего не знаю, Сонь.
