– Как узнал, куда лечу? И откуда у тебя номер рейса? – спрашиваю на отвлечённую тему.
Это ведь и неважно сейчас вовсе, но хватаюсь за возможность перевести разговор в русло, которое не станет откликаться внутри теми эмоциями, к которым сейчас совсем неготова.
– Ммм… если сдам её – мне обещано отрезать что-нибудь эдакое, – хмыкает Дарьялов.
– О, понятно. Юлька.
Ну, конечно, она. Сдала меня со всеми потрохами. Вот только сейчас у меня нет на неё и капли злости.
– Саш… послушай. Я тебе не врала, когда говорила, что нуждаюсь в передышке. – Произношу эти слова и рвано выдыхаю.
Сейчас, когда общаюсь с тем, кто стал спасением на переломе моей жизни, каждое произнесённое слово кажется фатальным. Пусть это спасение я и выдумала сама для себя. Пусть меня никто бы из моего окружения не понял. Сейчас знаю – я должна прежде всего думать о себе. Иначе попросту не выплыву на поверхность.
– Знаю, Соф. И я сейчас здесь совсем не для того, чтобы на тебя надавить.
– Я это чувствую… правда, чувствую.
Смотрю на Дарьялова внимательно. Сначала – в глаза, потом на губы его взглядом опускаюсь. Они в тонкую полоску сжаты – и я уже знаю – сейчас Саша просто сдерживает свои эмоции. И направлены они в первую очередь на меня.
– Мне время нужно… Я уже об этом тебе говорила.
Он кивает.
– Говорила. И у тебя этого времени хоть до Второго Пришествия, – улыбается Дарьялов.
Некоторое время мы смотрит друг на друга. Потом отворачиваюсь и произношу:
– Я на две недели всего улетаю. Хочу побыть сама с собой. Хочу по берегу моря с Руфой ходить и ни о чём не думать. Понимаешь?
Движение в салоне становится совсем уж мельтешащим. Это раздражает.
– Понимаю, – говорит Дарьялов и вдруг поднимается с занятого места. – Очень хорошо понимаю.
Он просто направляется по проходу прочь, и я не выдерживаю:
– Саш! – окликаю его.
Дарьялов поворачивается на возглас в то же мгновение.
– Я всего на две недели… – повторяю то, что уже сказала раньше. – Всего на две.
– У тебя их хоть двести две. Лишь бы тебе хорошо было, – отвечает он.
Мотаю головой, и прежде, чем Саша покинет салон самолёта, заверяю:
– Мне хватит и двух. Обещаю.
Через полчаса мы с Руфи взмываем вверх. Моя малышка спит. Позади всё то, что меня уничтожало на протяжении последнего времени. Впереди – простой человеческий отдых.
А по прилёте – надежда, что всё в моей жизни может быть иначе. Впрочем, если она не сбудется, у меня хватит сил это пережить.
Сейчас я это знаю.
Эпилог
– Пап! А я с девочкой подружился! Её Мариной зовут, но она сказала звать её Марусей. Только разве Маруся – не другое имя?
Марк сначала тараторил восторженно, но на последних словах нахмурился и взглянул на Верниковского так, как это умел делать лишь любопытный ребёнок.
Даниил протянул к сыну руку и пригладил непослушные вихры. Улыбнулся, кивнул.
– А какая разница, как она сказала, чтобы ты её называл? – поинтересовался он. – Если тебе нравится с ней общаться – общайся безо всяких условностей.
Верниковский на долю секунды засомневался в том, что сын его понял на все сто. Тем более, когда тот опять сдвинул вместе брови. Впрочем, длилось это недолго.
Совершенно серьёзно кивнув самому себе, Марк развернулся и вновь побежал на детскую площадку, по пути сообщив:
– А у неё папы нет. И я ей сказал, что у меня тоже кое-кого нет. Только не папы, а мамы.
С этими словами сын умчался прочь.
Верниковский засунул руки в карманы джинсов, наблюдая за Марком. Нет-нет, но на протяжении последних нескольких недель у него возникал вопрос. По сути – кощунственный. На деле же – тот, который так или иначе был способен задать себе любой человек со своими слабостями и сомнениями.
Верным ли было всё, что он делал? В отношении себя, жены, которую потерял, и сына, что стал следствием его ошибки?
Сейчас Даня совершенно отчётливо осознавал – он профукал всё своё прошлое. Всё то, что было настолько дорогим и важным, что в любых других обстоятельствах он бы подохнуть был готов, лишь бы только это отвоевать.
Но однажды понял – он просто обязан учитывать прежде всего интересы своего сына, а потом уже – всё остальное. Плата за это была непомерной, но… он уже миллион раз сожрал себя за ту самую ошибку, которую однажды совершил. Вот только расплатиться за неё уже был не в силах.
– Марк! Домой! – окликнул он сына.
Тот был целиком и полностью увлечён тем, что лазал по детской площадке в сопровождении девочки со смешными хвостиками.
Верниковский перевёл взгляд на мать Маруси. Светлые волосы, вроде бы ничем не примечательная внешность. Но она вся словно из света была соткана. Стояла чуть поодаль и улыбалась, глядя на то, как её дочь в компании Марка лазает по деревянной лесенке.
Мотнув головой, Даня подошёл чуть ближе. Снова окликнул сына.
– Маааарк! Бабушка же нас к блинам ждёт, забыл?
Сын тут же полез вниз. Маруся устремилась за ним. Некоторое время дети смотрели друг на друга, и в их взглядах было столько всего, что Верниковский охренел.
– Пап, ну, идём, – одёрнул его Марк.
Даня только теперь понял, что смотрит уже не на детей, а на мать Маруси. Снова.
– Идём, да, – сказал тихо и, взяв сына за руку, направился к выходу из парка.
– Эй! Простите, пожалуйста!
Верниковский обернулся на оклик. Увидел маму Марины. Они с дочерью спешили к ним, протягивая игрушку.
– Вот. Марк забыл своего медвежонка. Маруся сказала, что это его любимая игрушка.
Она протянула Винни-пуха ему, и Даня забрал его, после передав сыну.
– Спасибо большое, – поблагодарил в ответ. И вдруг выдал: – Может, вас с Марусей до дома проводить?
Тут же почувствовал, как Марк сильнее сжал его пальцы.
– О! Спасибо, но не стоит. Мы в другой стороне живём, судя по всему, – улыбнулась женщина, кивнув в противоположном направлении.
И они с Мариной просто развернулись и ушли.
Верниковский перевёл взгляд на сына. Тот поджимал губы и по всему его виду было ясно – Марк совершенно недоволен тем, как всё обернулось.
– Подождите! – окликнул Даня мать Маруси и сделал несколько шагов к ним.
– Да? – обернулась та, чуть вскидывая тонкую светлую бровь.
Верниковский сделал глубокий вдох. Странно, но почему-то сейчас он волновался так, как будто был мальчишкой, идущим на первое свидание к девочке, которая ему безумно нравилась.
