– Нет, видишь ли, тогда я вовсе попадусь на крючок, – объяснил он Эмилю. – Потом уж никакие слова не помогут.
Эмиль и Ида чаще всего сидели под столом и играли с кошкой. Как-то раз Эмиль попробовал внушить Иде, что эта кошка на самом деле не кошка, а волк. Но она не хотела ему верить, и тогда он протяжно завыл по-волчьи, да так, что все на кухне подскочили. Мама Эмиля спросила, что означает этот вой, и Эмиль ответил:
– А то, что у нас под столом волк.
Крёса-Майя немедля принялась рассказывать про волков, а обрадованные Эмиль и Ида вылезли из-под стола, чтобы её послушать. Ну, теперь страху не оберёшься, это уж точно; про какие только ужасы не рассказывала Крёса-Майя! Если не об убийцах и ворах, привидениях и призраках, то уж непременно о жестоких казнях, страшных пожарах, жутких бедствиях, смертельных хворях или о лютых зверях вроде волков.
– Когда я была маленькой, – вздохнула Крёса-Майя, – у нас в Смоланде от волков просто спасу не было.
– А потом небось пришёл Карл Двенадцатый и пострелял всех до одного, чтоб им пусто было, – встряла Лина.
Крёса-Майя обозлилась: хотя она и была стара, но всё же не такая древняя старуха, какой хотела изобразить её Лина.
– Болтаешь, будто что понимаешь, – огрызнулась Крёса-Майя и замолчала.
Но Эмиль стал к ней подлизываться, и она снова принялась рассказывать про злых волков и о том, как рыли волчьи ямы и ловили в них волков в те времена, когда она была совсем маленькая.
– Стало быть, Карлу Двенадцатому незачем было приходить… – начала Лина и тут же осеклась.
Но было уже поздно. Крёса-Майя опять обозлилась, да и неудивительно. Король Карл Двенадцатый, скажу тебе, жил лет двести назад, и Крёса-Майя уж никак не могла быть такой древней старухой.
Но Эмиль снова стал ластиться к ней. И тогда она рассказала про чудищ ещё пострашнее волков, которые выползали из логова лишь лунными ночами и неслышно крались по лесу. Чудища эти умели говорить, сообщила Крёса-Майя, ведь они были не просто волками, а оборотнями – полулюдьми-полуволками и опаснее их никого на свете не было. Встретится, бывало, этакое чудище при лунном свете – пиши пропало, ведь страшнее зверя не придумаешь. Поэтому по ночам, когда светит луна, людям из дома не надо и носа высовывать, сказала Крёса-Майя и осуждающе посмотрела на Лину.
– Хотя Карл Двенадцатый… – снова начала Лина.
Крёса-Майя в сердцах отшвырнула карды
[2], которыми чесала шерсть, и сказала, что ей пора домой, мол, стара она и сильно притомилась.
Вечером, когда Эмиль и Ида лежали в кроватках в горнице, они снова заговорили о волках.
– Хорошо, что теперь они здесь не водятся, – сказала Ида.
– Не водятся? – переспросил Эмиль. – Откуда ты это знаешь, раз у тебя нет волчьей ямы, чтоб их ловить?
Ещё долго Эмиль лежал с открытыми глазами и думал о волках, и чем больше он думал, тем больше убеждался, что, будь у них яма, в неё обязательно попался бы волк.
Задумано – сделано, уже на следующее утро Эмиль принялся копать яму между столярной и кладовой. Летом здесь буйно росла крапива, а теперь она лежала на земле, чёрная и увядшая.
Волчью яму надо рыть долго, чтобы она была глубокой и волк не мог бы выбраться из неё, если уж туда угодит. Альфред помогал Эмилю и время от времени брался за лопату, но всё же яма так и осталась невырытой почти до самого Нового года.
– Не беда, – говорил Альфред, – волки всё равно не выйдут из леса до зимы, пока не похолодает и у них от холода животы не подведёт.
Маленькая Ида задрожала от страха, представив себе изголодавшихся волков, которые студёной зимней ночью выйдут тайком из леса, подкрадутся к дому и завоют под окнами.
Но Эмиль ни капельки не испугался. Его глаза горели. Он с восторгом глядел на Альфреда, представляя себе, как волк свалится в его яму.
– Теперь я прикрою яму ветками и еловыми лапами, чтобы волк её не заметил, – сказал он, довольный, и Альфред с ним согласился.
– Это уж верно! Без хитрости не проживёшь, говорит Дурень Юкке, схватив вошь пальцами ног, – добавил Альфред.
Эти слова как присказку частенько вспоминали в Лённеберге, но Альфреду не следовало бы её повторять, поскольку Дурень Юкке как-никак приходился ему родным дедушкой и жил на старости лет в Лённебергской богадельне, приюте для бедняков. А над своим дедушкой нехорошо смеяться, хотя Альфред вовсе не имел в виду ничего дурного, а лишь повторял то, что говорили другие.
Теперь оставалось ждать, когда настанут лютые холода, а они были не за горами. В самом деле, они скоро и нагрянули.
Перед самым Рождеством разъяснилось, ударил морозец и, как всегда бывает, повалил снег. То-то было радости! Снег кружил и кружил над хутором Катхульт, над Лённебергой и над всем Смоландом, пока вся округа не превратилась в один сплошной снежный сугроб. Из снега чуть торчали лишь колья изгородей, и по ним можно было догадаться, где проходит дорога. И ни один даже самый острый глаз не мог бы разглядеть волчью яму. Яму, словно ковром, накрыло пушистым снегом, и Эмиль каждый вечер беспокоился только о том, как бы ветки и еловые лапы не провалились под тяжестью снега до той поры, когда явится волк и рухнет в яму.
В Катхульте настала горячая пора – к Рождеству здесь готовились основательно! Сперва устраивали большую стирку. Лина и Крёса-Майя, стоя на коленях на обледенелых мостках хуторского ручья, полоскали бельё. Лина дула на потрескавшиеся от мороза пальцы и плакала.
Потом закололи большого откормленного поросёнка, и тогда уж людям, по словам Лины, не осталось места на кухне. Там рядом с блюдами свиного студня, ветчины, копчёной грудинки и другой вкусной еды громоздились горы пальтов, кровяной колбасы, свиной колбасы, жареной колбасы, зельца и, наконец, колбас, начинённых кашей и картошкой. А какое Рождество без можжевелового кваса! Он долго бродил в большой деревянной кадушке, в пивоварне. Пекли столько всего, что просто диву даёшься: белый хлеб и сладкие хлебцы на патоке, хлеб ржаной и шафранные булочки с изюмом, простые пшеничные булки, пряники, особые маленькие крендельки, меренги – воздушные пирожные из белка – и пирожные с кремом. А ещё готовили клёцки. Всего не перечтёшь. И понятно, в праздник нужны свечи. Лина и мама Эмиля почти целую ночь отливали из воска свечи – большие, маленькие и даже рогатые. Рождество уже стояло на пороге. Альфред и Эмиль запрягли Лукаса в сани-розвальни и поехали в лес за ёлкой, а папа Эмиля пошёл на гумно и принёс несколько снопов овса, которые приберёг для воробьёв.
