– Нам она не дала ни единого пальта и ни кусочка колбасы. А мне и та-ба-бака моего не дала, – плакал он.
Тут Ида снова показала на дорогу.
– Гляньте-ка, Кубышка идёт, – сказала она.
– Это за мной… – сказал Юкке и весь затрясся.
Кубышка была маленькая шустрая старушка из богадельни. Стоило Юкке исчезнуть, как старостиха посылала её в Катхульт. Ведь чаще всего он ходил туда к Альфреду, да и мама Эмиля всегда была добра к беднякам.
От Кубышки они и узнали, как всё произошло. Командорша спрятала угощение в шкаф на чердаке, где в ту пору было довольно холодно. А когда она в праздник пришла за едой, то там будто бы не хватало одной самой маленькой колбаски, и тут старостиха словно белены объелась.
– Аки лев рыкающий средь овечьего стада, – сказал Дурень Юкке, и Кубышка поддакнула ему.
Что тут было! Из-за несчастной колбаски Командорша всем учинила допрос и готова была прямо на месте разделаться с бедным грешником, стянувшим колбаску. «Я вам такой праздник устрою, что ангелы Божьи восплачут на небесах!» – пригрозила она.
– Так оно и вышло, – сказала Кубышка.
Как ни кричала, как ни буйствовала старостиха, никто не захотел признаться, что украл колбаску. А некоторые даже подумали, что старостиха всё выдумала, лишь бы заграбастать себе гостинцы. И правда, Рождество у них вышло такое, что ангелы плакали на небесах, рассказывала Кубышка. А Командорша целый день восседала в своей чердачной каморке за праздничным столом с зажжёнными свечами и уплетала за обе щеки колбасу, пальты, ветчину и шафранные булочки с изюмом до тех пор, пока чуть не лопнула, этакая прорва толстая. А внизу вдоль голых стен сидели бедняки и лили слёзы: им досталось на праздник всего-навсего несколько ржавых селёдок.
То же самое повторилось и на другой день. Старостиха снова поклялась, что никто даже полпальта не получит, пока вор не приползёт к ней на коленях и не признает свою вину. Затем в ожидании повинной она опять уселась наверху и ела – ела без конца, не желая ни с кем разговаривать. Кубышка сама много раз подсматривала в замочную скважину и видела, как лакомые гостинцы, посланные мамой Эмиля, один за другим исчезали в широкой пасти старостихи. Но теперь она, видно, испугалась, что Юкке пошёл в Катхульт ябедничать, и наказала Кубышке живым или мёртвым немедленно доставить его обратно.
– Так что лучше всего пойти сразу, Юкке, – сказала Кубышка.
– Эх, дед, ну и дела, – вздохнул Альфред. – Нет счастья тому, кто ходит с сумой!
Эмиль не сказал ничего. Он сидел на лавке и только скрежетал зубами. Ещё долго после того, как Юкке и Кубышка ушли из дому, он не вставал с места и, видно, что-то обдумывал. Наконец он хватанул кулаком по лавке и воскликнул:
– А я знаю, кто закатит пир на весь мир!
– Кто? – спросила Ида.
Эмиль снова ударил кулаком.
– Я! – ответил он.
И Эмиль рассказал им о том, что придумал. Он устроит такой пир, что о нём долго будут вспоминать в округе! Пусть все бедняки из Лённебергской богадельни приходят к ним в гости, и точка!
– Эмиль, Эмиль, – боязливо спросила Ида, – а это не новая проделка?
Альфред тоже побаивался, как бы это не оказалось новой шалостью. Но Эмиль уверял, что никакая это не проделка, а, наоборот, доброе дело. И ангелы на небесах захлопают в ладоши так же громко, как прежде плакали.
– Да и мама обрадуется, – добавил Эмиль.
– Ну а что скажет папа? – спросила Ида.
– Гм, – хмыкнул Эмиль. – Хотя всё равно никакая это не проделка.
Потом он умолк и снова задумался.
– Труднее всего будет вытащить их из этой львиной пещеры, – сказал он. – Пошли, может, там что придумаем!
Между тем Командорша уплела всё подчистую: колбасу и пальты, ветчину и студень, все шафранные булочки с изюмом и пряники; она вынюхала до последней крошки табак Дурня Юкке. Теперь она сидела на чердаке мрачнее тучи. Так бывает со всяким, кто совершил подлость и к тому же объелся пальтами. Вниз к беднякам ей спускаться не хотелось, потому что они только вздыхали и осуждающе смотрели на неё, не говоря ни слова.
Так вот и сидела она насупившись на чердаке, как вдруг кто-то постучал в дверь, и она быстро спустилась вниз по лестнице – посмотреть, кто пришёл.
На крыльце стоял Эмиль, Эмиль из Катхульта. Командорша перепугалась не на шутку. Видать, Юкке или Кубышка наябедничали, а то зачем бы ему было приходить?
Маленький Эмиль поклонился и вежливо спросил:
– Не оставил ли я свой складной ножик, когда был здесь в последний раз?
Надо же, какой хитрец был этот Эмиль! Ножик преспокойно лежал у него в кармане брюк, это уж точно, но ему как-то надо было объяснить, зачем он сюда пришёл.
Командорша заверила его, что никто никакого ножа не видал. И тогда Эмиль спросил:
– Ну как, понравилась вам колбаса? А свиной студень и другие гостинцы?
Командорша опустила глаза и уставилась на свои здоровенные ножищи.
– Как же, как же, – поспешно забормотала она, – ведь дорогая хозяйка из Катхульта знает, чем порадовать бедняков. Передай ей низкий поклон!
И тогда Эмиль сказал то, ради чего он пришёл сюда, но упомянул об этом вскользь, будто невзначай, а вовсе не как о важном деле:
– Мама и папа в гостях в Скорпхульте.
Командорша оживилась:
– Неужто в Скорпхульте нынче пируют? А я и не знала!
«Это уж точно, иначе ты давно уж была бы там», – подумал Эмиль.
Как и все в Лённеберге, он хорошо знал, что случись где-нибудь в округе праздник, так на кухне без Командорши не обойтись. Она точна как часы. И не отвяжется, пока не отведает хотя бы сырной лепёшки. Ради лепёшки она готова была пойти хоть на край света. Если ты бывал когда-нибудь на празднике в Лённеберге, то знаешь не хуже Командорши, что на стол там обычно выставляют длинные ряды сверкающих медных мисок с громадными сырными лепёшками, которые гости привозят в подарок хозяевам. В Лённеберге их называют гостинцами.
– На столе там семнадцать сырных лепёшек, – сказал Эмиль. – Вот здорово, верно?!
