Лина, обвив шею Альфреда, как всегда нашёптывала ему что-то на ухо, а Альфред отвечал как всегда:
– Ну да ладно, женюсь на тебе, так уж и быть, коли тебе это в самом деле позарез надо, только спешить-то некуда…
– Хоть бы на будущий год, а? – упрямо твердила Лина, и тогда Альфред, вздохнув ещё более тяжко, чем Эмиль, запел про «Невесту льва».
Эмиль слушал эту песню, сидя в столярной, и думал о том, как было бы здорово пойти с Альфредом на озеро.
– Ясное дело, – пробурчал он себе под нос. – Я мог бы спокойненько пройтись с Альфредом и искупаться, а потом снова залезть в столярку, раз мне так теперь захотелось…
Эмиль бросился к двери и откинул крючок. Но что толку, если зловредная Лина заперла дверь на засов? Дверь не поддавалась, хотя Эмиль толкал её изо всех сил. Тут Эмиль всё понял. Он догадался, кто его запер.
– Ну, я ей покажу, – пригрозил он. – Она у меня ещё узнает. Она ещё увидит!
Он огляделся по сторонам. В сарае начало темнеть. Однажды, после одной из своих самых отчаянных проделок, Эмиль убежал отсюда через окошко. Но после этого случая папа приколотил снаружи поперёк окна доску, чтобы Эмиль не повторил своего номера, а то ещё, чего доброго, свалится в крапиву, которая растёт под окном. Папа явно заботился о своём мальчугане и не хотел, чтобы он обжёгся крапивой.
«Через окошко теперь нельзя, – размышлял Эмиль, – через дверь тоже. Звать на помощь – ни за что в жизни не стану! Как же мне отсюда выбраться?»
Он задумчиво уставился на открытый очаг. Очаг сложили в столярной, чтобы зимой там было тепло и чтобы папа мог, когда понадобится, развести огонь и растопить столярный клей.
– Придётся через трубу, – решил Эмиль и тут же забрался в очаг, где было полно золы, оставшейся с прошлой зимы. Зола ласково обволокла его босые ноги и забилась между пальцами.
Эмиль заглянул в трубу и увидел кое-что интересное. В дымовом отверстии прямо над головой висел красный июльский месяц и глазел на него.
– Эй, ты, месяц! – крикнул Эмиль. – Сейчас ты увидишь, как я умею лазать! – И, упираясь в закопчённые стенки трубы, он полез вверх.
Если ты когда-нибудь лез по узкой трубе, ты знаешь, как это трудно и каким чумазым выбираешься оттуда. Только не подумай, что это остановило Эмиля.
Ни о чём не подозревая, бедняжка Лина, сидя на крыльце людской, висла на шее у Альфреда. Но ведь Эмиль пообещал, что она ещё кое-что увидит, и она в самом деле увидела. Подняв глаза, чтобы взглянуть на месяц, она в тот же миг закричала так, что крик её разнёсся по всей Лённеберге.
– Мюлинг! – заорала Лина. – Мюлинг на трубе!
В Смоланде мюлингами называли привидения в обличье маленьких детей, и в старые времена их все очень боялись. Лина, верно, тоже наслушалась от Крёсы-Майи жутких историй про страшных мюлингов, которые могут привидеться людям, и поэтому так испуганно закричала, увидев на трубе одного из этих маленьких страшилищ с чёрным-пречёрным лицом.
Альфред же, взглянув на мюлинга, только рассмеялся.
– Этого маленького мюлинга я знаю, – сказал он. – Давай-ка спускайся вниз, Эмиль!
Выпрямившись во весь рост, в почерневшей от сажи рубашонке, Эмиль стоял на крыше, решительный, как полководец. Подняв к небу свой чёрный от сажи кулачок, он заорал так, что слова его разнеслись по всей Лённеберге:
– Сегодня вечером столярка будет разрушена, и я никогда больше не стану здесь сидеть!
Альфред подошёл к стенке столярной и встал, раскинув руки, как раз под трубой, откуда вылез Эмиль.
– Прыгай, Эмиль! – пригласил он.
И Эмиль прыгнул. Прямо в объятия Альфреда. И они пошли вдвоём на озеро – купаться. Эмилю это было просто необходимо.
– В жизни не видала такого мальчишки! – сказала злющая-презлющая Лина, устраиваясь спать на своём диване.
Эмиль и Альфред купались в чёрной воде хуторского озера среди белых водяных лилий, а в небе висел красный, как фонарь, июльский месяц и светил им.
– Здорово, что мы вдвоём – только мы с тобой! Ты и я, Альфред, – сказал Эмиль.
– Да, только мы с тобой! Ты и я, Эмиль, – подтвердил Альфред.
Наискосок через озеро пролегла широкая лунная дорожка, а берега окутала чёрная мгла. Наступила ночь, и вместе с ней пришёл конец и дню двадцать восьмого июля.
Но последовали новые дни, и что ни день – новые проделки Эмиля. Его мама столько писала в синюю тетрадь, что у неё даже рука заболела, и в конце концов тетрадь была исписана вдоль и поперёк.
– Мне нужна новая тетрадь, – сказала мама Эмиля. – Скоро в Виммербю ярмарка, и раз я всё равно поеду в город, воспользуюсь случаем и куплю тетрадь.
Так она и сделала. И очень кстати! А то как бы она описала все проделки Эмиля в день ярмарки!
Памаги мне Бог с этим рибёнком, –
писала она. –
Он пайдёт далеко, если доживёт до тех пор, когда павзраслеет. Правда, отец его в это ни верит.
Но папа Эмиля ошибся, а мама оказалась права. Эмиль, конечно, мало-помалу повзрослел, а потом стал председателем муниципалитета и самым славным парнем во всей Лённеберге.
Но теперь расскажем по порядку о том, что случилось однажды на ярмарке в Виммербю, когда Эмиль был ещё маленький.
Каждый год в последнюю среду октября в Виммербю бывала ярмарка. И уж поверьте мне, с самого раннего утра до позднего вечера в городке не прекращалась весёлая сутолока и царило праздничное оживление. Жители Лённеберги и окрестных приходов все до одного спешили на ярмарку, кто за чем: продать быков, купить свиней, выменять лошадей, встретиться со знакомыми, присмотреть жениха, полакомиться мятными леденцами, сплясать шоттис
[1], ввязаться в драку и вообще развлечься каждый на свой лад.
Среда, 31 октября
Как Эмиль добыл коня и перепугал насмерть фру Петрель и всех жителей Виммербю
Однажды мама Эмиля, которой хотелось узнать, сметлива ли её служанка, спросила Лину, может ли она перечислить самые крупные праздники в году. И Лина ответила:
