— Это диверсия! Я вас предупреждал! — злорадно воскликнул Самойлов и недобро посмотрел на Малышкина.
— Да никакая это не диверсия, — возразил Иноземцев. — По всей видимости, это медведь ночью опрокинул радиостанцию. Палатка порвана, и остались медвежьи следы.
— И что, мы теперь без связи? — Поинтересовался Булавин.
— Вышел из строя гетеродин
[1], а без него я не смогу отремонтировать радиопередатчик.
— Я же тебя просил, Кирилл, поставить передатчик в бункер.
— Антенный провод короткий, товарищ подполковник, не дотягивал.
— И как будем выходить из положения? — Беленко посмотрела на Булавина.
— Один канал связи у нас все же есть, не так ли товарищ подполковник? — Булавин посмотрел на Самойлова.
— Я передам вашу проблему своему руководству, — сухо пообещал подполковник Самойлов.
Перед началом работы на складе с боеприпасами, Беленко добросовестно проинструктировала Малышкина:
— …Твоя задача — закручивать колпачки снарядов. Сложного ничего нет, главное, чтобы зарин не выплескивался из корпуса снарядов.
— Этот зарин, он что, сильно ядовитый? — поинтересовался новый помощник.
— Двадцать миллиграмм в организме достаточно для летального исхода. Но для того, чтобы он в тебя попал, надо сильно постараться. Химическая защита у нас самая современная. Кроме того, при мне всегда антидот, так что если на тебя все же попадет зарин, то эта вакцина надежно нейтрализует действие ОВ.
С новым помощником процесс пошел быстрее. Малышкин старался, четко выполнял все указания майора Беленко. К концу смены она даже похвалила его.
За ужином подполковник Самойлов огорошил всех офицеров сообщением:
— Руководство Генштаба поручило нам оборудовать гауптвахту и изолировать дезертира Малышкина.
— Где и как мы оборудуем эту гауптвахту? — иронично поинтересовался Булавин.
— Я тут присмотрел одно помещение на первом этаже. Там есть дверь, она достаточно крепкая, есть даже ушки. Так что внешний запор сделать не проблема, я найду что-нибудь в ракетной шахте.
— Вот когда мы закончим дезактивацию, то можете изолировать Малышкина хоть на дне моря, — озвучила свое мнение Беленко.
— Вы игнорируете приказ начальника Генштаба?
— Пока я этот приказ не видела, и потом у меня есть свое руководство, которое мне поставило задачу, которую надо выполнять.
— А вы сообщили о том, что мы остались без связи? — вкрадчиво спросил Булавин подполковника Самойлова.
— Сообщил. Мое руководство выразило недоумение по поводу бардака, создавшего по вашей вине на объекте.
— Лучше бы я вас ни о чем не просил, — усмехнулся Булавин.
— Послушай, Кирилл, — встрепенулся вдруг капитан Крутихин, — у меня здесь с собой радиоприемник «Панасоник», могу пожертвовать на восстановление связи, насколько я знаю, там тоже присутствует этот самый гетеродин.
— Один шанс из ста, но попробовать можно, — воодушевился Иноземцев, — только завтра. При таком свете я ничего не смогу сделать, он указал на одну из лампочек над столом, которая предательски мигала.
— Спасибо за ужин, Кирилл, — Булавин встал из-за стола, — попробуй все же завтра. Нам без связи никак нельзя.
Он вышел из бункера наружу, закурил. На море полный штиль, что для апрельского Баренцова моря необычно. Луна тускло освещала остров, от этого создавалась сюрреалистическая картина: прибрежная галька сливалась с морской поверхностью, отчего перед глазами расстилалась бесконечная серая гладь. Лишь еле слышный шелест волн напоминал о том, что перед тобой огромные массы Северного ледовитого океана.
— Товарищ подполковник, извините, — за спиной раздался голос Малышкина так неожиданно, что Булавин вздрогнул. Он обернулся, — вы не угостите одной сигаретой.
— Ты разве куришь?
— Да, до армии не курил, а вот на службе научился.
— И это все, чему тебя научила армия? — усмехнулся Булавин.
— Ну, не только. Я понял, что слабых она не любит.
— Это точно, — Булавин протянул солдатику пачку сигарет.
Несколько минут пожилой подполковник и молодой солдатик, молча, стояли рядом, обозревая жутковатую картину перед собой. Булавин понял, а скорее интуитивно почувствовал, что Малышкин напряжен и что-то хочет ему сказать.
— Какие проблемы, сынок? — Ульрих Романович посмотрел в лицо Малышкина, которое вдруг стало испуганно- напряженным.
— Товарищ подполковник, — начал говорить Малышкин тихо, опускаясь до шепота, — я хочу вам сообщить…, — он воровато обернулся, хотя рядом никого не было, — недавно перед вашим приездом сюда приплывали люди…
— Какие люди? — резко спросил Булавин, впился взглядом в лицо солдатика-дезертира.
— Я понял так, что это норвежцы. Они тут долго ходили, пытались спуститься вниз в бункер, но у них ничего не получилось. Пытались вскрыть колодец, это который вы взорвали. Но они не смогли его вскрыть.
— Послушай, а как же ты проник в бункер?
— Через ракетную шахту. У нас была веревка, мы ее закрепили наверху и опустились в самый низ. А там, из шахты, перешли на этаж, где я похоронил Камзаракова, и где его изгрызли крысы.
— Интересно! — Булавин удивленно посмотрел на Малышева. — А тебя эти люди что, не заметили?
— Нет. Я спрятался в сарае. Они долго ходили вокруг бункера, что-то обсуждали, и фотографировали.
— Кто это был? Рыбаки?
— Нет, на рыбаков они не похожи. Одеты были в пятнистую форму, ну, такую как у военных разведчиков. И катер у них был не рыбацкий, а такой, очень мощный. Я об этом не стал говорить этому подполковнику, который меня допрашивал.
— Так, так, — Булавин бросил окурок на землю, по привычке растоптал его. — А почему ты не попросил, чтобы они тебя взяли с собой. Ты же планировал сбежать в Норвегию?
— Испугался. А потом… я после смерти Камзаракова много думал. В общем, не хочу стать предателем. Дезертир — это все-таки не предатель.
— Много думал? — усмехнулся Булавин, — думать надо было раньше и правильно. А сейчас…, ты знаешь, что ты совершил воинское преступление?
— Знаю, — тускло произнес Малышкин. — Меня не расстреляют?
— В войну за это расстреливают. А сейчас дезертирство — от трех до десяти лет. Но многое зависит от обстоятельств и мотивов.
— Я не хотел, товарищ подполковник, — обреченно сообщил Малышкин. — Я даже отговаривал Камзаракова. Но он мне сказал, что в Норвегии мы будем как сыр в масле…
