— Ладно. Поехали к тебе. Но без ночёвки, идёт?
— Идёт. И подумай, пожалуйста, о том, что может тебя привлечь помимо берлоги мрачного одиночки, чтобы ты захотела ко мне переехать.
— Никит… С этим всё сложно.
— Может быть. Но нет ничего нерешаемого, правда?
Он распахнул перед ней дверцу машины и кивнул, чтобы Алёна садилась внутрь.
— Потом это обсудим. Сейчас мрачный одиночка жаждет дикого траха.
Едва они вошли в квартиру, которую снимал Никита, он набросился на губы Алёны, сминая их и не давая ей ни единой возможности протестовать. Впрочем, как раз протестовать она и не желала — сходила с ума от желания, чтобы он как можно скорее оказался в ней, и от возбуждения, которое рождали внутри его прикосновения и поцелуи.
Рассмотреть «берлогу» Алёна не успела — да ей было и не до того. Всё потом, когда они насытятся друг другом, если такое в принципе возможно. Никита закрыл входную дверь с третьей попытки, и их тут же окутала темнота. Он начал срывать с неё одежду, отбрасывая ту прочь, и Алёне не выдержала — впиваясь пальцами в куртку Никиты, потянула её с его плеч, сорвала пуговицы рубашки, на что получила рычание и болезненно-приятный укус.
Никита шагнул в пустоту, понуждая Алёну попятиться, но тут же подхватил её под попу, прижимая к стене. К чёрту кровать, она готова была отдаться ему ещё в лифте, а здесь, где была окутана запахом Никиты, все преграды исчезли.
С трудом соображая, Алёна избавила Никиту от джинсов, пока он задирал её юбку и стаскивал бельё. Колготки, ожидаемо, порвал, и они повисли где-то в районе колена.
— Никит… — Его имя сорвалось в тишину, разбавляемую лишь надсадным тяжёлым дыханием и влажными звуками поцелуев. — Трахни меня…
То, что происходило дальше, было больше похоже на обоюдное насилие. То ли Никита брал её, то ли она — Никиту. Губами, языком, руками — были только ласки, больше похожие на что-то животное, на грани со звериным; стоны, переходящие в крики и мольбы. При этом Алёна не знала, о чём умоляет Никиту. Всё с ним было настолько острым, что от этого вены внутри наполнялись нестерпимым жаром. То, как он ласкал её, то, что она позволяла ему делать с собой. Трахать, как он хотел, иметь во все места и осознавать, что ни с кем до Никиты у неё не было ничего подобного. И уж точно не будет после.
— Фух… Я больше не могу, — откатившись в сторону, когда Никита кончил во второй раз, призналась Алёна.
Она лежала на его постели, полностью обнажённая, с бесстыдно раздвинутыми ногами, между которых саднило, чувствовала внизу живота сладко-болезненное удовольствие, и пыталась восстановить дыхание.
— А я думал, перекур и продолжим.
— Нет… пожалей тётю Алёну. Я себя загнанной лошадью чувствую.
— А я, значит, кто-то вроде зоофила.
— Никит… не смеши меня. Смеяться тоже нет сил. Попить есть чего-нибудь?
— Сейчас принесу.
Алёна наконец повернулась на бок, подперла голову рукой и проследила взглядом за Никитой, который не озадачившись тем, чтобы одеться, прошёл к выходу из спальни. А она снова его хотела — конечно, не до такой исступлённой жадности, как то было, когда только оказались здесь, но всё равно желала. Чтобы только то безумие, в которое она так глубоко погружалась, когда была с Никитой, не заканчивалось.
— Держи. — Он вернулся, протянул ей упаковку сока, из которой Алёна жадно отпила. — Есть не хочешь?
— Неа. Пока нет. Дома перехвачу.
— М-м-м.
— Что?
— Почему до утра не хочешь остаться?
— Потому что мне завтра на работу к восьми.
— Я тебя отвезу.
— Я же в своём, царском. Мне надо переодеться.
— Тогда не будем спать до шести, а в шесть поедем к тебе, потом на работу.
— Чтобы я была как варёная сосиска? Ну уж нет.
— Ясно.
— Ну, Никит. Ну не дуйся. Точнее, не делай то, что делаешь сейчас. Я обязательно у тебя переночую, но не в эту ночь. Идёт?
— Идёт.
Он отвернулся, поднял с пола пульт от телевизора и принялся щёлкать каналы, вызывая у Алёны улыбку, которую она даже не сдерживала. Всё же он был порой таким ребёнком, что это порождало в груди какое-то щемящее умиление.
— С матерью о позавчерашнем не говорили? — задала она будничным тоном вопрос, который волновал её больше всего остального.
— Неа. Она не звонила больше. А ты?
— А что я?
— Ну, муж твой не воспылал к тебе вдруг чувствами заново?
Алёна почувствовала, как кровь разогналась по венам со сверхзвуковой скоростью. Никита что-то знал о визите Николая? И если да, почему так усиленно делает вид, что ему всё равно, и что он сейчас погружён в просмотр какой-то дурацкой передачи?
А главное, что будет, если ему соврать? Не всплывёт ли это потом из какого-нибудь «вражеского» источника, что поссорит её с Никитой? Такого развития событий она уж точно не желала.
Обратив внимание на то, что Алёна замолчала, Никита вскинул брови и повернулся к ней. И ей стало страшно… Сердце словно пропустило удар, а после понеслось вскачь, захлёбываясь кровью. А что если Никита сейчас скажет, что ему такие отношения больше не нужны? Что ей тогда с этим делать?
Это раньше ей казалось, что у неё есть какая-то власть даже не над Никитой — над ситуацией. Сейчас же она осознала, как наивна была в этих своих мыслях.
— Он заходил, да. Вчера. Представляешь, Павлик девушку привёл знакомиться. Хорошую такую, тихую.
Алёна ответила быстро, почти скороговоркой, лишь бы только уже понять, что та хрупкость, которая вдруг стала ощущаться в отношениях с Никитой, ей почудилась.
— Да-а-а? И когда ты собиралась мне сказать? Если вообще собиралась?
— О чём?
— О том, что твой кобель-муж к тебе снова яйца подкатывает.
Алёна не удержалась и поморщилась от определения, которое выдал Никита. Теперь уж точно говорить о пьяных бреднях мужа она не станет. Ведь интерпретировано это будет весьма по-своему, с привкусом ревности и выяснения отношений.
— Никит… Во-первых, никто и ничего ко мне не подкатывает.
— Ага. Просто заходит чайку попить, смотрины посмотреть.
— Ну, не ревнуй. — Она подалась к нему, но Никита отстранился. Смотрел на неё всё так же пугающе, но только теперь у Алёны эта реакция родила не только оторопь, но и раздражение.
Она вчера вот только решилась на тот шаг, который ей самой казался почти невероятным, и получает теперь от Никиты всё это? И — самое главное — винить его она не может тоже. Понимает. Отчасти, конечно.
— А во-вторых? — уточнил он то, о чём не договорила Алёна.
