Чуть погодя пришла тётя Юля. Завербовав меня, она отправилась на кухню. Всучила овощерезку, показала, как пользоваться и, к своему удивлению и даже восторгу, я без труда начистила кастрюлю картошки. Честное слово, гордилась я собой так, будто приготовила буйабес по оригинальному рецепту, на худой конец, сделала фахитос.
– Я всё понимаю, – делилась со мной переживаниями тётя Юля. – Молодые, под замок не посадишь, – она рассуждала о нежелании дочери вступать в брак. – Но так ведь тоже нельзя, по-людски надо, по-человечески.
– Вы же сами сказали, что жить им негде, – уточнила я. – Егор с братом живёт, места мало… – внутри я не была, но внешне дом смотрелся небольшим.
– Спать где, находят, прости за откровенность, – ухмыльнулась женщина. – Значит, и жить где, можно найти. У нас четыре комнаты. Зачем нам с моим Андреем четыре комнаты? Пусть три забирают, женятся и живут.
– Не хотят с родителями?
– А позориться хотят, – вздохнула тётя Юля. – По нынешним временам, пока на своё жильё заработаешь – состаришься.
– Конезавод развивается, – я решила поддержать тётю Юлю. – Появилась чистая прибыль, Егор говорил.
– Не знаю, не знаю. Кирилл питомником своим сколько занимается? Только в том году дом достроил. Мог бы семью завести, детей родить, но всё – привык один. Бобыль бобылём! И Ольга туда же.
– А сколько Кир занимается питомником?
– Давай считать. Начал в восемнадцать лет, о хаски тогда не слышали, о ездовом спорте и подавно. Поступил в институт МЧС и завёл первых псов. Отучился, считай пять лет прошло. Параллельно на кинолога учился. Мотался по сто с лишним километров каждый день. Потом четыре года работал. Слава богу, ближе, и то спал по два-три часа в день – дежурства, тренировки, соревнования. В двадцать семь дослужился до капитана и уволился. Итого девять лет получается. С тех пор на вольных хлебах. Поначалу мой Андрей был против. Служба в МЧС – стаж, пенсия, заработок постоянный, а сейчас втянулся, помогает. О «Звезде Хакасии» всерьёз заговорили. Кириллу, конечно, ни отдыха, ни продыха, зато средства появились, серьёзные издательства интересуются, – она кивнула на меня, представителя серьёзной журналистики.
– Кир не рассказывал, что служил в МЧС.
– Статья о питомнике, поэтому рассказывает о питомнике. Удивительно, что вообще разговаривает. Если честно, мы думали, сбежишь ты от этого молчуна. Два дня поживёшь и уедешь. Я даже комнату приготовила у нас, на всякий случай…
– Мне на официальных соревнованиях надо побывать, – пожала я плечами, надеясь, что не покраснела. – Работа.
– Работа работой, а когда человек – бревно, не каждый выдержит.
Силы небесные, помогите не залиться стыдливым румянцем и удержаться от красноречивой улыбки. Бревно?! Если только она не о… бревне между ног. Хорошо, сучке. Внушительном таком сучке.
Ёжкины морковки…
За Майей приходили родители: сначала папа, потом обеспокоенная мама – одновременно румяная с мороза и с тёмными кругами под глазами. Можно только представить, какой ужас пережила бедная женщина за последний год. Майя заявила, что никуда не пойдёт, пока не дождётся Кирилла. Девочку оставили, пообещав присмотреть, покормить и привезти вечером домой. Кир, Андрей, Егор или Богдан, кто-нибудь довезёт малышку.
Кирилл появлялся несколько раз, я видела его в окно. Один раз заскочил проверить Чаплина, другой – выпить горячего чая. Ближе к ночи состоялось награждение победителей. Одну медальку с эмблемой «Звезды Хакасии» – питомник заказывал медали отдельно, а не покупал типовые – Кир вручил Майе, а вторую презентовал мне за кухонным столом.
Меня разбирала гордость. Кому-нибудь вручали медаль с тремя собачьими мордами в фас за кастрюлю начищенной картошки? Уж точно не мне, неудачному отпрыску блистательных Люблянских. А Кирилл Сафронов вручил!
Майю отвезли домой после ужина. Она хмуро поглядывала на Кира и совсем не хотела уходить от пришедшего в себя Чаплина и Антипа, с воодушевлением, заслуживающим Оскара, изображающего несчастную, больную болонку.
– Морковка, – буркнула Майя в дверях, хватаясь за шею Кира, пока тот обувал её привычным, отработанным движением.
– Вышла третья книга о Ёжкине? – Кир поднялся и с улыбкой натянул на голову Майи шапку.
– Нет.
– Обещали, значит выйдет. Жди.
– Я жду, – Майя вздохнула.
Я уселась за стол, оставшись в одиночестве. Наваха развалился у двери, сам спал, а лапы куда-то бежали. Клянусь, пёс улыбался. Антип отправился спать в вольер. Где была Флешка – неизвестно, где-то мурчала без задних лап.
Третья книга о Ёжкине…
Ёжкин, названный в честь игрушки, подаренной бабушкой Зиной, стал прототипом второстепенного персонажа фэнтези для подростков младшего возраста. Небольшой, по колено взрослому человеку, отдалённо напоминающий ежа, дракончик стал помощником маленьких, отважных волшебников – двух девочек и одного мальчика. Дракончик был добрым, немного невезучим, при этом сообразительным, весёлым и храбрым.
Как и в случае с игрушкой, у Ёжкина были иголки, совсем не колючие. В случае опасности или несправедливости иголки начинали топорщиться, становились острыми-острыми, даже чуточку страшными. Дракончик приходил на выручку в самых опасных приключениях маленьких волшебников, проявлял смекалку, мужественно сражался с врагами, неминуемо одерживая победу. Когда заканчивался бой, опасность миновала, лишние иголки прятались.
Раньше Ёжкин жил один в пещере, выходящей на отвесный утёс и морскую гладь синего-синего далёкого моря, поэтому слыл не слишком воспитанным дракончиком. Он ругался, да-да. Основным и самым гневным ругательством у Ёжкина была «Морковка». Ругательство казалось несерьёзным, но рассчитано было на детей. Можно было взять слова: «Шоколадка», «Газон» или «Сельдерей», но я остановилась на морковке. Не серьёзный корнеплод, богатый каротином, преобразующимся в организме человека в витамин А, а обычная «морковка».
Чувствуя опасность Ёжкин говорил: «Морковка».
В бой шёл с победным кличем: «Морковка!».
От обиды плакал: «Морковка…», но плакал Ёжкин редко, он был отважным дракончиком, похожим на ежа, а не плаксой.
Книга не пользовалась популярностью, а вот Ёжкина читатели полюбили. Справедливо. Маленьких волшебников очень много, а дракончик, похожий на ежа – один-единственный.
Я написала отдельную историю о Ёжкине, где он выступал в роли главного героя. А следом вторую. Книга стала популярна не только среди детей, но и среди взрослых. Про Ёжкина читали студенты и пенсионеры, школьники и военные. Маленький колючий дракончик приглянулся читателям, а ругательство «морковка» стало нарицательным.
В день выхода второй книги я ушла из дома родителей и рассталась с Вальдемаром. Мне нужно было писать третью книгу о приключениях неунывающего, отважного дракончика с фетровыми иголками, но… он умер. Ёжкина словно не стало. За год я не написала ни одной строчки о нём.
