— В том-то и дело… Я узнал, что судовладельцы умеют утрясать вопросы вроде этого.
Лицо капитана накрыла мрачная туча, и некоторое время казалось, что вот-вот грянет шторм. Но вскоре пробилось солнце, и туча исчезла.
— Что ж, ты прав, мне не хватает рук, — сказал он. — На камбузе.
Кросс просиял.
— Я согласен. Готов приступить к работе.
— Иди на корму и доложись Обронскому. Ты когда-нибудь управлял блоком утилизации отходов?
— Нет, сэр.
— Научишься…
— Боже мой, — осклабился пьяный косморпех. — Ведешь себя так, будто в жизни не видела живого мужика. Чего боишься меня? А ну-ка, улыбнись!
Ее спина уперлась в стену комнаты отдыха, и она поняла, что дальше тянуть некуда. Она заставила себя расслабиться и растянула губы в улыбке.
— Совсем не боюсь, — тихо проговорила она.
Взгляд морпеха замаслился.
— От это хорошо! От это я и хотел услышать!
Он шагнул к ней, растопырив руки, с перекошенным от вожделения лицом. Она подождала, пока он приблизится, потом резко качнулась вперед и резко ударила его коленом в пах. Морпех согнулся, и она рубанула его ребром ладони по шее. Морпех упал, и она принялась пинать скорчившееся тело остроконечными носками туфель. Когда морпех перестал двигаться, а носки туфель окрасились красным, тогда она остановилась. Стояла, бледная и дрожащая, под резким светом флуоресцентных ламп.
— Превосходно! — раздался голос. В помещение вошла женщина-инструктор. — Отличный спектакль, Вероника. То, что для тренировок мы подбираем реальных жертв, может показаться жестоким. Но это самый эффективный способ обучения самозащите. А этот морпех — просто животное, неспособное постичь своим пропитым мозгом несложные правила нашей профессии и уважать святость звездных леди. Если ты помнишь, мы не приглашали его в монастырь. Мы просто не активировали силовое заграждение, оставили дверь незапертой и не выключили свет, чтобы он обратил внимание и сунулся сюда на свой страх и риск.
Вероника содрогнулась. Она видела экстатическое выражение восторга на сморщенном, потемневшем от времени лице инструкторши и думала, что однажды тоже станет инструктором, или хозяйкой пансиона, или наставницей по любовным утехам, когда ее красота померкнет, кожа потеряет упругость и на ее тело не покусится самый последний долгонавт. Она снова содрогнулась.
— А разве это… не приглашение? — спросила она.
— Конечно, нет! Ладно. Нужно перенести его и связаться с его кораблем. Он должен быть трезв к тому времени, когда выйдет из лазарета… если выйдет…
— Ну и где монстры? — Кросс перегнулся через перила смотровой площадки и оглядывал летное поле.
— По ту сторону гор, — ответил Обронский. — Там, где их поселение. А сюда соваться им запрещено.
— А нам запрещено покидать порт…
— Вот именно. Так что забудь о них.
— Но наверняка есть способ их увидеть?
— Конечно. Например, приземлиться возле их поселения. Правда, администрации порта это не понравится. А тебе зачем глядеть на них? Меня, например, ничуть не тянет.
— Меня, в общем-то, тоже, — соврал Кросс.
Он перевел взгляд вниз, на вереницу покидающих корабль падших леди в сопровождении своих возлюбленных.
— Не понимаю, — сказал Обронский. — Им тут что, медом намазано?
— Кому?
— Звездным леди, конечно! Вся галактика лежала у их ног, а они позволили каким-то олухам выставить себя пинком под зад! Чего ради?
— Может, любви.
— Любовь! — сплюнул Обронский. — Ты, парень, еще молод и многого не знаешь, хоть и дослужился за четыре рейса до второго помощника капитана. В космосе любви нет. Единственная женщина, которая у тебя будет, — та, услуги которой ты сможешь оплатить!
— Да я знаю, — вздохнул Кросс и посмотрел через поле на взъерошенные холмы, которые служили зелено-розовой прелюдией величественной горной гряды. «И все же интересно, как они выглядят, — подумал он. — Когда-нибудь я это узнаю».
— Посол Нью-Иерихона просит засвидетельствовать свое почтение, миледи, — сказала хозяйка пансиона. — Ваш ознакомительный ролик заинтриговал его, и он просит оказать ему честь и составить компанию.
— На какой срок? — устало спросила леди Вероника.
— На одну ночь. Утром он покидает Вино-Женщины-И-Романс.
— Ну хорошо.
Хозяйка пансиона вышла, через минуту донесся звук закрывающегося лифта. Леди Вероника села и стала ждать. Она гадала, будет ли ненавидеть нового клиента так же сильно, как и остальных до него, и будет ли завтра ненавидеть себя так же сильно, как и в предыдущие завтра.
Вскоре донеслось шипение лифта и шарканье приближающихся шагов. Негромкий стук в дверь…
Она встала и открыла. Послу Нью-Иерихона было лет девяносто. Небольшой парик, подтянутая кожа — он пытался выглядеть пятидесятилетним. Даже с натяжкой не Император Вселенной. Леди Вероника подавила дрожь отвращения.
— Входите, — сказала она.
Нью-Токио лежал в стороне от оживленных трасс, но работа в компании «Фалькон» часто забрасывала Кросса в отдаленные захолустья. Он шел по узким улочкам Какуена мимо выложенных плиткой фасадов домов, в фойе которых сидели мадам с вечными улыбками на лице. Девушки в красивых накидках, смеясь, перегибались через перила балконов, и звездный свет мерцал у них в волосах.
Кросс вспомнил отрывок, который прочел давно, еще в бытность юнгой на «Персее», и с удовольствием мысленно повторил его: «Я одинок тем одиночеством, которое приходит ко всем мужчинам на кораблях без женщин, в море ли, в космосе ли. А если нет женщины, чтобы поприветствовать меня, когда мой корабль достигнет континента или планеты, то я одинок вне всяких пределов, вне всякой способности это перенести…»
Девушка на балконе, мимо которого он проходил, привлекла его взгляд. Возможно, тем, каким образом звездный свет падал на ее лицо, а возможно, своей печальной улыбкой. Кросс остановился в прохладной ночи, глядя на девушку снизу вверх. Ее черные волосы были искусно уложены в сложный куафёр, а брови напоминали распахнутые крылья птицы.
Она коснулась груди и тихо произнесла:
— Хисако.
Он вернулся к фойе, мимо которого только что прошел, и назвал услышанное имя улыбающейся мадам.
Почувствовав холодок на щеках, Вероника поняла, что побледнела. Взгляд инспектора говорил, что протестовать бесполезно — приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Никакие слова не изменят того факта, что Гоморра — конечный порт на ее жизненном пути.
Но обвинение было столь чудовищным, столь несправедливым, что она не могла не оспорить.
— Вы определенно ошибаетесь, — сказала она. — Я не могу… влюбиться!
