Рапунцель, Рапунцель, проснись
Спусти свои косоньки вниз.
ЛЕС БЕЗУМИЯ
Мортби вскинул руку, делая остальным знак остановиться, и вброд пошел через ручей. Формально не он руководил экспедицией, но раз уж ему удалось уговорить Бюро галактических исследований организовать конкретно эту, то в сложившейся экстренной обстановке он чувствовал себя вправе принять командование. На противоположном берегу он увидел две цепочки следов: одна вела из лесу, вторая — обратно. Это были следы раздвоенных копыт. Кроме того, у кромки воды обнаружились две круглые вмятины: обладатель копыт — кто бы он ни был — припал тут на колени и пил.
Сердце Мортби колотилось. С самого начала, едва услышав о Телиставве, он понял, что напал на след внеземного аналога мифа о сатирах. И вот ему попалось первое вещественное доказательство, что контавабский человек-козел реален. Сперва Мортби опасался, что Талиставва — существо из прошлого, и легенды, которые ему поведали жители равнин, — это лишь наследие предков. Но теперь-то он понял: все не так.
Оторвавшись от созерцания следов, Мортби выпрямился и взглянул на отряд, оставшийся по ту сторону ручья: Брюс Саммертон с утонченными чертами лица, Анита Моррисон с золотисто-каштановыми волосами, заплаканная София Мазур, Жюн Вондрю с телом, как у богини. На лицах коллег застыло выражение — смесь страха и любопытства. На лице Софии преобладал все же страх: она любила Рейнмана.
— Я пойду вперед, поищу тропу, — сказал Мортби. — А вы ждите здесь, пока не вернусь.
Чем дальше он отходил от берега, тем тверже становилась почва, и постепенно — метров через десять — следы раздвоенных копыт совсем исчезли. Мортби некоторое время стоял по колено в зарослях папоротника и цветов, оглядывая покрытые трещинами стволы деревьев с темными листьями и стараясь задавить в себе странное неуютное ощущение; затем вернулся к берегу. Оказалось, группа уже перешла ручей и толпилась у следов.
София быстро обернулась, и Мортби в ответ на тревожно-вопросительный взгляд сказал:
— Пока еще не знаю, но вряд ли Рейнмана похитили. Судя по глубине следов, существо, которое их оставило, не слишком крупное, а Рейнман — далеко не пушинка. Похоже, ему взбрело в голову в одиночку, на свой страх и риск, отправиться в чащу.
— Посреди ночи, голышом? — София покачала головой. — Алан, ты сам в это веришь?
Мортби пожал плечами:
— Как бы там ни было, мы тут только время тратим зря. Вернемся к лагерю другим путем — может, отыщем какие-нибудь следы Рейнмана.
Мортби повел отряд через лес, который был как зачарованное место, полное деревьев, цветов, тенистых прогалин, прудов и обрамленных зарослями тростника озер; полное пьянящих ароматов, переносимых нежным ветерком. Мортби с первого взгляда влюбился в этот лес, но вернуться сюда его заставила не любовь, а предчувствие славы, которую принесет открытие. А оно близко, в этом Мортби не сомневался. Он был страстным мифологом, а еще — эвге-меристом. Не просто верил, что в галактике существуют аналоги земных мифов, но и в то, что у всех мифов есть реальные прототипы. Он уже отыскал за сотни световых лет от Земли эвгемерические параллели с мифами о богах Асгарда, Махабхараты и вавилонского эпоса о сотворении мира. И вот, на Денебе-12, самой отдаленной точке цивилизации, он оказался на пороге открытия параллели мифа о сатирах.
Правда, в настоящий момент куда важнее было отыскать Рейнмана.
Жюн Вондрю догнала Мортби и — к его неудовольствию — пошла рядом. С самого начала экспедиции она не отлипала от него — как София не отлипала от Рейнмана, а Анита — от Саммертона. Мортби никогда не разделял теорию Бюро о том, что экспедиционная группа лучше функционирует, если ее набирают из сверстников, а они потом еще и разбиваются на парочки. Мортби обладал ясным и хорошо отлаженным мыслительным аппаратом, в котором мыслям о сексу отводилась отдельная секция «С», а мыслям о работе — отдельная секция «Р». И хотя в тридцать один год он уже не полагал, будто от секса можно совсем избавиться, его походы в секцию «С» случались куда реже, чем в секцию «Р». Более того, длились они недолго.
Жюн Вондрю была воплощением секса. Каждый изгиб ее тела кричал о сладострастии; своей походкой она словно воспевала секс пятистопным ямбом: гиацинтовые волосы придавали ему оттенки классики, а глаза — глубину. В юности она могла бы стать рекламным воплощением мужских желаний, однако сейчас она была всего лишь разочарованным мифологом с фрейдистским уклоном.
— Это ведь был сатир, да? — спросила она.
Надеждами Мортби делиться не спешил.
— Почему сразу сатир? Почему не дикий козел?
— Козел о двух ногах? Алан, я тоже видела следы, видела отпечатки колен на берегу. Ты и сам понимаешь, что это сатир.
— Возможно, его подобие, — уступил Мортби. — А может, даже некий аналог самого Пана. Судя по описаниям аборигенов, этот человек-козел не просто дух, а божество. О том же говорят и периодические жертвоприношения, хотя я так и не смог в них разобраться. Понял только, что местные верования основаны на некой форме анимизма.
— Как по мне, обычай посылать пару влюбленных в идиллический лес больше отдает культом секса.
— Для тебя, может, и отдает, — иронично заметил Мортби.
Наконец они вышли из леса к лагерю, который больше напоминал деревеньку. Тщательно проработанная окраска шести пластиковых палаток создавала трехмерный эффект обшитых вагонкой и крытых гонтом домов раннего американского периода. Они образовали улочку, ведущую к палатке — общественному центру, который словно был сложен из кирпичей и покрыт шифером, однако на деле его собрали из того же универсального пластика, что и прочие «дома». Рядом с ОЦ — как привыкли называть эту палатку обитатели лагеря — стоял гусеничный турбо-грузовик, на котором группа два дня назад выехала из приграничного городка Б’крован и пересекла равнину.
Мортби запоздало сообразил, что перед уходом следовало оставить охрану, но в смятении, последовавшем за исчезновением Рейнмана, эта мысль не пришла ему в голову. Впрочем, осмотрев все семь палаток, группа не обнаружила следов проникновения.
Затем все собрались на обед в общественном центре. В последнее время София предпочитала молчать, а взгляд ее карих глаз сделался каким-то далеким — чего за ней прежде не замечалось. Мортби не придавал этому значения, однако когда выбрасывал вакуумные контейнеры в мусоросжира-тель, вдруг спохватился:
— А где София?
Все равнодушно взглянули на него. Потом Анита Моррисон пожала плечами:
— У себя в палатке, наверное. Скорее всего, не голодна.
