— Нет, — отстранился Саймон, — не сейчас… Я еще не знаю, кто я.
У его ног горел красно-золотым бильярдный шар Альфы Центавра. Под локтем вращалась бледная планета. Стало холодно, и холод этот разрастался изнутри, а вместе с ним рос и Кристофер Старк. Красно-золотое солнце погасло, потускнела и бледная планета. В ушах звучали шепотки необъятных просторов. Он посмотрел на мироздание глазами-сверхновыми и глубоко вдохнул бездонную тьму ночи.
Осталось еще время забросить невод. Зашуршали мириады звезд макрокосмической сети, когда он развернул ее, и туго натянулись звездные жилы великанских рук. Замах — он выгнул плечи. Медленно развернулся, рука пошла вверх, рука из звезд — гигантов и карликов, из пылинок, которые микронарод зовет планетами. Рука из звезд вздымается, раскручивая звездный невод, зашвыривает его, опускает. Звезды, подумал он, звезды — мои гены, хромосомы, корпускулы, моя сила, жизнь, упадок и гибель. Звезды белые и синие, красные, пылающие желтые — это все я; я — это все. Я, Кристофер Старк — бесконечность, скопления и космические бури, туманности и плеяды, и островные Вселенные. Я — звезды и космос, я — звездный рыбак в сиянии молодости… И он взмахнул огромной сияющей рукой, забросил невод…
И сам угодил в него.
СТЕКЛЯННЫЕ ДОМА
Она стоит у окна и ждет меня. Она стоит у окна каждую ночь, когда я дежурю. Она не хуже меня знает участок, который я патрулирую: точно знает, в какой момент я появлюсь из-за изгиба силового поля. Мы виртуальные любовники, которым противостоит время и электронное колдовство.
В свете фонарей, натыканных армией вокруг Временной Колонии, мы видим друг друга как при свете дня. Она улыбается мне, и я не могу отвести от нее глаз, такой близкой за незримым барьером. Марианна.
Когда смотришь на ее красивое лицо, кажется, что это лицо женщины и одновременно ребенка. Она только что расчесала свои золотистые волосы. Ее пеньюар лишь немногим розовее тела, которое прикрывает.
Силовое поле попутно выполняет функцию звукового барьера, но мы научились читать по губам. Она говорит одними губами: «Я люблю тебя, Вэйн», и я беззвучно отвечаю: «Я тоже люблю тебя».
Кому бы мог подумать, что любовь способна поразить часового в момент патрулирования участка? Кто бы мог представить, что караульный способен пробудить любовь в девушке, прибывшей из будущего?
Я повторяю вопрос: «Марианна, ты нашла выход?», и она отвечает: «Нет, но уже скоро».
«Я хочу обнять тебя, целовать твои волосы».
«Я тоже».
«Ты обязана бежать».
«Барьер можно прожечь только распылителем, но его трудно достать».
«Почему тебя заточили в прошлом?»
«Я уже говорила, это неважно».
«Тебе нужно бежать, Марианна. Я не могу без тебя жить».
«Я найду выход. Обязательно».
Я продолжаю обход. В любой момент может нагрянуть проверяющий капрал, и я не хочу, чтобы он застал меня за разговором с Марианной. Я шагаю туда, где мой участок граничит с соседним. Из-за изгиба поля появляется охранник. Его скрывали стоящие почти вплотную к барьеру дома колонистов. Я благодарен архитектору, спроектировавшему колонию, потому что такое расположение домов скрывает от глаз моих коллег свидания с Марианной.
Я скидываю с плеча винтовку и некоторое время отдыхаю, прежде чем начать обратный обход. Стоит теплая августовская ночь. Из-за ртутных ламп звезд не видно, но я знаю, что они там. Думаю, луна тоже уже на месте.
Я снова закидываю винтовку за плечо и отправляюсь в обратный путь. Винтовка — лишний багаж. Ее назначение — отпугивать зевак от барьера. Но по ночам колония словно вымирает, и к ней никто не приходит.
Когда я оставил Марианну одну, она исчезла из окна. Сейчас она появляется вновь.
«Я думала о тебе весь день», — говорит она одними губами.
«Я тоже думал о тебе».
«В твоей жизни, наверное, есть другие женщины».
«Нет никого, кроме тебя».
«В это трудно поверить».
«Но это так. А возле тебя уж точно крутятся ухажеры».
«В сравнении с тобой все мои знакомые мужчины — просто сухая листва, перекатываемая ветром».
Так, периодически прерываясь, мы разговариваем всю ночь. Мы разговариваем так каждую ночь, когда я заступаю на дежурство. В 6:30 мы прощаемся, и в 7:00 приходит моя смена. Марианна уже, наверное, крепко спит. Возможно, видит во сне меня.
Я знаю, что и мне она приснится.
Я недолюбливаю армию, но если бы не пошел на службу, то не встретил бы Марианну.
Конечно, я приехал бы посмотреть на Временную Колонию. Толпился бы среди экскурсантов, дивясь на постройки и людей по ту сторону силового поля. Но я не увидел бы Марианну, даже если бы она подошла к окну. Я не увидел бы ее, потому что экскурсантам запрещается приближаться к барьеру. А в колонии слишком много окон, через которые люди из будущего смотрят на прошлое. Глядя издалека на море лиц, я бы никогда не выделил лицо Марианны.
Впервые заступив на дежурство, я получил смену с одиннадцати вечера до семи утра. Некоторое время все окна оставались пустыми. Потом в одном из них появилась Марианна. Я смотрел на нее снизу вверх, она на меня — сверху вниз. Впоследствии я всегда старался попасть на этот участок. Другим все равно, где патрулировать — они не знали о существовании Марианны. Вскоре мы с ней научились читать по губам, а потом и влюбились друг в друга.
Я вызвался всегда ходить в смену с одиннадцати вечера до семи утра. Лейтенант посмотрел на меня, как будто у меня не все дома, пожал плечами и сказал, что ему все равно. Меня так и подмывало спросить, не могу ли я заступать каждую ночь, но потом решил, что это прозвучит подозрительно.
Я всегда предупреждаю Марианну, когда на мой пост заступает кто-то другой. Тогда я уверен, что Марианна не подходит к окну. Я знаю это точно, потому что парни каждый раз, когда увидят привлекательную женщину, потом долго обсуждают ее.
В день, когда появилась Временная Колония, в стране объявили общенациональную тревогу. Армия немедленно организовала запретную зону. Когда выяснилось, что колония не представляет угрозы и, более того, окружена безопасным для людей непроницаемым силовым полем, запрет сняли. К новоявленному поселению устремились любопытствующие со всех уголков Земли. Ближайший к колонии городок Вебервиль ожил и расцвел. Сейчас барьер охраняется ограниченным контингентом, хотя вначале привлекалась вся наша армия.
Со временем интерес к колонии ослаб, потому что смотреть там особо не на что: скопление домов на другой стороне барьера мало чем отличается от любого городка. Так к колонии и стали относиться. Правда, городок этот выглядит каким-то неживым — в нем никто не работает. Люди или прогуливаются по улице, или часами сидят в парке. Более-менее активно двигаются, только когда играют во дворах в игру, напоминающую наш крокет.
