— Зато я знаю! — Головин брякнул кулаком по столу. — Ты управлял машиной без прав, почувствовал себя взрослым крутым мужиком, которому позволено все. И тут увидел девочку — маленькую, беззащитную, красивую. Ты остановился, открыл дверцу. Софья узнала тебя и согласилась поехать к дому. Но ты отвез ее не домой, а в тихое место и там поиздевался. Так было?
— Все не так!
— А как? Говори!
— Я не понимаю. Я ничего не делал, только катался на машине. Отпустите меня, пожалуйста, я больше не могу, — впал в истерику Денис.
— Упорствуешь? Ну ладно, педофил, это твой выбор.
Головин с презрением посмотрел на трясущегося в рыданиях паренька и приказал конвоиру:
— В наручники его и в камеру. И пусть убедится, что у нас не курорт. Все понятно!
— Сделаем, — ухмыльнувшись, пообещал конвоир.
Петелина слышала отголосок шумного допроса. Она увидела, как поникшего Дениса Муравьева вывели из кабинета. Он шмыгал носом и бормотал:
— За что… отпустите… я не видел ее…
Многолетний опыт подсказывал следователю, что задержанный подросток полностью подавлен и не способен связно лгать в таком состоянии. Она шагнула в раскрытую дверь кабинета, увидела недовольного Головина, надевавшего мундир, и спросила о главном:
— Что с девочкой?
— Вы работаете по делу Панина? Вот и работайте! — огрызнулся Головин.
— Девочка жива?
— Закройте дверь с той стороны! — вскипел начальник.
Елена вышла, хотела догнать конвой, задать вопрос парню, но ей позвонили. Говорил дежурный по управлению:
— Елена Павловна, у проходной Константин Антонов. Ищет вас. Пропустить?
— Да, конечно.
После вчерашнего изучения всех потерпевших по старому делу Панина Антонов числился у нее главным подозреваемым, и она вызвала его для дачи показаний. У Антонова есть мотив, чтобы мстить Панину, его дочь серьезно пострадала от педофила. Он инженер и мог соорудить устройства для казни. К тому же Антонов сталкивался с Паниным после освобождения и знал, где тот работает.
— Куда отвести? — спросил дежурный.
— К моему рабочему месту, в оперативную комнату.
Глава 19
3 июня. 09:20. 2 дня 10 минут до казни
Сев за рабочий стол, следователь включила компьютер, открыла сайт Sud Naroda. Всмотрелась в страдания Панина, прикованного к стулу, и не обнаружила в душе сочувствия. За истекшие сутки термин «заложник» в ее сознании окончательно трансформировался в обвинение — педофил!
Дежурный привел Константина Антонова и сразу испарился. Перед Петелиной стоял бледный худой мужчина лет сорока с печальным взглядом. Около его глаз отсутствовали мимические морщины, наследники смеха, однако четко просматривались вертикальные бороздки от крыльев носа к кончикам опущенных губ.
Следователь представилась и предложила стул, расположенный так, чтобы Антонов мог видеть происходящее на мониторе. Выдержав небольшую паузу, она двинула рукой в сторону экрана и спросила:
— Вы рады?
Антонов мельком взглянул на монитор и перевел взгляд на следователя:
— Я забыл, что такое радость.
Петелина придвинула к себе страницу со списком фамилий официально пострадавших от действий Панина. Первым в алфавитном списке числилась Антонова Катя.
Следователь подчеркнула ее имя и заговорила, наблюдая за реакцией отца пострадавшей:
— Константин Владимирович, давайте начистоту. Я проверяю всех, кто может мстить Борису Панину. Вы понимаете, о чем я?
Антонов хмыкнул:
— Объем вашей работы с каждой минутой увеличивается. Сколько проголосовало за казнь? — Он скосил взгляд на сайт Sud Naroda. — Более сотни тысяч. Вы только их будете проверять или тех, кто за кастрацию, тоже?
— Дело в том, что эти люди еще позавчера не имели понятия о существовании Панине, а вы его сразу узнали спустя двенадцать лет. И отреагировали агрессивно.
— Простите великодушно, что не рассыпался в благодарностях к педофилу.
Обмен остроумными уколами не входил в планы следователя. Петелина перешла на официальный тон.
— Гражданин Антонов, где вы были вчера с семи до десяти утра?
— Только это время интересует или весь рабочий день расписать?
— Отвечайте, пожалуйста, на вопрос.
— Ну, в семь я только встаю. Завтракаю, общаюсь с дочкой Катей в надежде, что ей стало лучше. Вчера я улучшений не обнаружил, как все эти двенадцать лет, — с вызовом ответил инженер.
Петелина выдержала его режущий взгляд и поторопила:
— Дальше.
Антонов откинулся на спинку стула, сцепил руки на груди.
— Часов в восемь я был в соседнем подъезде. Обещал знакомой посмотреть кондиционер. Сейчас жара и у многих проблемы. У вас, кстати, тоже.
Инженер задрал подбородок под потолок, где висел неработающий внутренний блок кондиционера.
— Как зовут знакомую?
— Золотова Антонина Васильевна, девяносто седьмая квартира.
— Сколько вы у нее пробыли?
— Это так важно?
— Отвечайте по существу.
— Час или полтора. Наладил кондиционер, пришлось чай попить, она не отпускала без благодарности.
— Значит, вы пробыли у Золотовой до девяти иди девяти тридцати. Куда направились потом?
— На работу помчался. Уже опаздывал, спешил.
— Поехали на личном автомобиле?
— Конечно. У меня тяжелые инструменты.
— Марка? Регистрационный номер?
Антонов закатил глаза, выражая недовольство, и выложил свидетельство на «ладу ларгус» серого цвета:
— Я всегда на рабочей лошадке, там у меня все нужное для работы.
— А ваша супруга в это время где находилась?
— Дома, как обычно. Дочку врач из поликлиники утром навешала.
Петелина слушала, делала пометки в блокноте с указанием имен и деталей.
Константин Антонов презрительно покачал головой:
— Что, будете проверять? Жену допрашивать, а может еще и дочку? Ей в мае исполнилось девятнадцать, а Катя так и осталось ребенком, до сих пор куклу в бассейне тренирует. Из-за него! Из-за этой мрази!
Он ткнул пальцем в монитор и снова сцепил руки, словно защищаясь.
Девятнадцать минус двенадцать — будет семь. Всего семь лет, отпечаталось в мозгу следователя. Катя Антонова мыла самой маленькой из девочек, пострадавших от педофила Панина, и получила самую сильную психологическую травму.
