— Нечего ломать голову! Надо срочно найти Панина и допросить! Тот, кто ему устроил Суд Народа, должен быть на нашей стороне. Ведь он борется с педофилами и сам подскажет, как найти Панина, — предложил самый молодой по виду начальник розыска.
— Проблема в том, что народ не знает, что Панин виновен в похищении девочки, — сообщила Петелина.
— Надо объявить! Другого выхода нет.
Шумаков вмешался в спор:
— Мы добились того, что помилование лидирует. Завтра в девять тридцать Панин должен выйти. Мы сцапаем его и допросим! Но если объявить, что Панин похитил маленькую девочку, тогда народ точно проголосует за его смерть. А дальше, сами видели — Панин унесет тайну в могилу.
— Объявив о связи Панина с девочкой, появится шанс, что похититель, даст информацию о его местонахождении, — продолжал настаивать оперативник.
— А если новая информация только подогреет убежденность похитителя в своей правоте? Организатор Суда Народа хотел смерти педофила, это очевидно. А тут новый убийственный аргумент!
— И нет полной уверенности, что девочка еще жива, — заметил Головин. — Народ верит в худшее и будет настаивать на немедленной казни педофила.
— Мститель досрочно обнулит счетчик, и мы получим труп Панина, а затем и девочки, — отрезал Шумаков.
— Но, если Панин выйдет, а будет уже поздно? — не унимался молодой горячий начальник розыска.
— Панин в любом случае получит свое.
— Мы арестуем Панина и будем вынуждены защищать его от толпы?
— Такая у нас служба, — сухо отчеканил Шумаков.
— А потом будет суд, обычный, а не Суд Народа. Педофил-убийца останется жить, а девочку не вернешь! — возмутился полицейский.
— Хватит нервировать всех! Психоз делу не поможет! — взъелся полковник.
— Так что же делать? Молчать и надеяться, что педофил проговорится? — спросил более опытный начальник розыска.
— Искать Софью Дорохову, — ответила Петелина. — Жизнь девочки важнее.
— И не распускать слухов о Панине! — предупредил Шумаков. — Задача номер один: обеспечить голосование за освобождение педофила. Приказ показал свою эффективность.
— Завтра к девяти тридцати нужно подготовить вертолет, чтобы в случае необходимости быстро добраться до Панина, — предложила Петелина.
— Да понимаю я. Спасателей и неотложку тоже предупредим. Он нужен нам живым. За работу!
Загремели отодвигаемые стулья, все стали расходиться. Шумаков окликнул Петелину:
— Елена Павловна, задержись.
Полковник подошел к ней, хмуря брови:
— Из двух вопросов: где находится Панина, и кто его туда упек — главный второй. Если на первый тысячи вариантов ответа, то на второй — единицы. Я для чего тебя пригласил? Чтобы ты проанализировала всех, кто может мстить Панину, затянула на его шее петлю доказательств и приволокла сюда.
— Я проверила потерпевших по делу Панина. У всех алиби на момент похищения, — без энтузиазма ответила следователь.
— Да слышал я это! Но кто-то же организовал публичное судилище. И так умно все придумал, не подкопаешься. Ты понимаешь, о чем я?
— Понимаю. Мы имеем дело с умным противником, с высоким интеллектом.
— Вот именно! Некрасов под это определение отлично подходит. Я читал твое сообщение. А ты не думала, что он может подделать свою систему распознавания образов.
— Людей тоже опросили. Коллеги подтверждают, что Павел Некрасов второго июня провел в офисе весь день, начиная с восьми утра.
Полковник прошел вокруг стола о чем-то размышляя и остановился перед монитором.
— Но кто-то же организовал это изощренное судилище. Какие еще мысли?
— Я проверила первый круг подозреваемых. Но выяснилось, что есть потерпевшие, которые не фигурируют в уголовном деле Панина. Они тоже могут мстить педофилу.
— Вот ты и думай. Затягивай свою знаменитую петлю! — отрезал полковник, давая понять, что разговор окончен.
Глава 35
4 июня. 10:30. 23 часа до казни
Панин устало прикрыл глаза, его голова безвольно опустилась. Сжать веки уже не было сил, и он продолжал видеть свет, противный изматывающий зелено-желто-красный свет, бьющий по нервам и пульсирующий в голове бессчетным количеством непрерывных циклов.
Как долго он здесь? Сутки, двое? Или всего несколько часов? Он потерял чувство времени. Непроницаемые стены темницы не позволяли понять день сейчас или ночь.
Когда он впервые очнулся в жуткой камере прикованный цепями к железному стулу, то не поверил в происходящее. Это фарс, жестокая игра, и он отказывается подчиняться! Человек в маске сварщика объяснил ему про суд народа и три варианта приговора. Панин плюнул в ответ, разразился матом и потребовал прекратить грязный розыгрыш.
— Как решит народ, — заявил сварщик и включил цветовое табло.
Три цвета стали сменять друг друга, высвечивая дикие несуразные слова: помиловать, кастрировать, казнить.
Что за бред? Куда он попал? Какой псих это придумал?
Железная маска полностью закрывала лицо и заглушала голос мучителя. Сварщик вел себя спокойно и не реагировал на крики. Он сунул ему под нос смартфон и продемонстрировал на манекене, что последует за каждым из вариантов приговора. После кошмарных кадров Панин почувствовал стальную петлю на своем паху и увидел чугунную гирю под потолком.
Это не шутка? Это по-настоящему?
Кровь застыла в жилах. Он похолодел, пришел в ужас и стал бешено колотиться, стараясь вырваться. Цепи звенели, петля впивалась в мошонку, а железный стул даже не пошатнулся. Дергаться бесполезно, он только повредил себе кожу и чуть не вывихнул суставы.
Сварщик бесстрастно следил за его конвульсиями, дождался, когда Панин затих, и сообщил:
— Следи за табло, мразь, цвета меняются через пять секунд. Когда увидишь один и тот же цвет в течение минуты, значит приговор вынесен.
— Приговор? Мне? — отказывался верить Панин.
— Далее последует немедленное исполнение воли народа. Техника сделает то, что будет гореть на табло. Как это произойдет — ты видел.
Сварщик ушел, так и не открыв лицо.
Это не сон, а кошмарная реальность, понял Панин. Он вспомнил свои страхи в первые дни после ареста. Тогда он жутко боялся, что кто-нибудь, сокамерники или охранники, его тайно задушат. Но обошлось. Со временем он убедился, что государственная система его защищает. Даже переступив закон, он оставался под защитой закона.
А потом пришло убеждение, что закон, который он переступил, по сути своей неправильный. Любовь нельзя ограничивать возрастными рамками. Почему порывы его нежности караются, а многие другие способы любви, даже с причинением физической боли партнеру, считаются дозволенными? Это несправедливо! Он тоже человек и в праве удовлетворять свои сексуальные потребности тем способом, который подходит для него.
