— Скоро это прекратится, мы работаем, — заверила следователь.
— Скажите, народный суд — это по-настоящему? Или Панин сам что-то придумал?
— Разбираемся, опрашиваем всех, кто знал Панина. Вот вы, знавшая его характер, как думаете?
— Нет, не в его стиле, — поколебавшись, ответила Ершова. — Панин всегда был скрытным, стремился быть незаметным.
— Как же вы с ним познакомились, если он такой скромный?
Медсестра убрала телефон в карман и вытерла руку о халат, словно стирала грязь.
— Мы с Борисом в одном классе учились, потом долго не виделись, а встретились лет через семь после окончания школы. Панин работал тренером в бассейне, а я здесь, медсестрой в онкологии. Ну и как-то завертелось… Он еще в школе мне оказывал знаки внимания, но я тогда не считала прыщавых сверстников достойными ухажерами. Ну и обожглась на взрослом женатике, стала мамой-одиночкой. — Ершова с горечью усмехнулась.
— Кто у вас: мальчик, девочка? — поинтересовалась следователь.
— Дочка Полина.
— Сколько ей было, когда вы сошлись с Паниным?
— Как только Борис появился, я предупредила его, что воспитываю двухлетнюю дочь. Думала, мужик сразу в кусты, таких я повидала, а он нет, скорее наоборот. Мы гуляли втроем, он играл с Полиной, дарил ей подарки, не для формальности, а от души. Ну, разумеется, я вцепилась в такого мужика обеими руками, и через год мы поженились.
— Вы же знаете, за что Панин сидел?
— Еще бы! Захочешь забыть, не дадут.
— И как у вас с ним было? — осторожно спросила Елена. — Не замечали каких-то странностей в его поведении, как мужчины?
— Вы имеете в виду постель?
Петелина кивнула. Ершова сорвала несколько березовых листьев, скомкала их и отшвырнула.
— Панин не был горячим любовником, — призналась она. — Как-то он показал мне фотографию — наш последний звонок в выпускном классе. Он тогда нес первоклашку на плече, а я была в классической школьной форме с белым передничком, в белых гольфах, с двумя смешными хвостиками на голове, и он признался, что хочет видеть меня в таком виде в постели. Я посмеялась и забыла, но он настаивал.
— И вы согласились, — догадалась Петелина.
— Школьная форма у меня сохранилась, мне было интересно — влезу или нет. Влезла и даже купила белые гольфы… В общем, его жутко заводил мой школьный вид. Ну а я что, мне не трудно, многие мужики с прибабахом, кому медсестру, кому стюардессу подавай, а этому школьницу с двумя хвостиками. Вот ваш муж, никогда ничего такого не просил?
Медсестра с прищуром посмотрела на нарядно одетую собеседницу. Елена задумалась, вспомнила, как Марат возбуждался от черных чулок на подвязках, и туманно ответила:
— Бывало.
Ответ Ершову обрадовал.
— Тогда вы знаете, что мужикам быстро наскучивает однообразие. И мой Панин через год охладел к такому наряду.
— Образ школьницы… — Петелина задумалась. — Вы тогда ничего не заподозрили?
— Тогда нет. Но когда подросла дочка… — Надежда помрачнела и остановилась, отшвырнув ногой камешек с дорожки.
— Что произошло?
— Я, дура, не нарадовалась, что Панин любит Полину, играет с ней, обнимает, как собственную дочку. Любил ее мыть в ванной, когда она совсем крохой была. Но однажды я заметила похоть в его глазах. Настоящую мужскую похоть к маленькой девочке! Он отшутился, что видит меня в ней, и утащил в постель.
Ершова с досадой махнула рукой и замолчала. Петелина вывела ее из задумчивости:
— И вы продолжили жить как ни в чем не бывало?
— С тех пор я насторожилась. Но за всем не уследишь, у меня же ночные дежурства бывают. И вот я прихожу утром домой уставшая, рухнуть бы в постель на часок. В такие дни Панин сам отводил Полину в школу, но дочка выглядела больной, осталась. Как только Панин ушел, Полина захныкала: не хочу с ним играть в больницу, не буду.
— Панин играл с девочкой во врача и пациента? — заинтерсовалась следователь.
— Придумал, сволочь! Сказал, мама в больнице так работает.
— Что произошло?
— Я стала расспрашивать Полину и убедилась, что он раздевал и лапал девочку, а она первоклашка, ей семи лет еще не было.
В уголовном деле Панина этот случай не был зафиксирован и Петелина уточнила:
— Как именно лапал?
— Как хотел! Он разрядился от прикосновений к моей дочке, представляете! Я нашла его мокрые трусы в стирке.
— И что вы сделали?
— Прибить была готова, растерзать, но…
Ершова вздохнула и отвернулась. Говорить стала тихо:
— Я не стала устраивать скандал. Выпроводила Панина вечером вместе с вещами, ведь это была моя квартира. Он ушел к матери, потом несколько раз пытался вернуться, извинялся, клялся, что все произошло случайно. Дочь вроде бы отошла, позабыла грязную игру, и я чуть не дрогнула, но…
— Панин опять проявил свои наклонности? — прервала затянувшуюся паузу следователь.
— Он раньше тренировал юношей в бассейне, мечтал воспитать чемпиона, стремился в большой спорт. И, вдруг, я узнаю, что Панин стал обучать плаванию маленьких девочек. Совсем маленьких. Это бесперспективно для тренера, а он сам напросился. Сам! Понимаете?
— Понимаю.
— Вот и я поняла, что Панин неисправим. Его тянуло к маленьким девочкам, не к моей дочери, так к другим.
— Почему вы не предупредили руководство бассейна?
— Как? Пришлось бы рассказать подробности про дочку, а я хотела оградить Полину от грязных слухов.
— Дочку вы оградили, а остальных…
Ершова порывисто обернулась:
— Вы поймите, я надеялась, что Панину достаточно видеть раздетых девочек, они же в бассейне полуголые.
— Оказалось, что недостаточно.
Женщины с минуту шли молча. Затем следователь спросила:
— Надежда Олеговна, когда вы видели Бориса Панина в последний раз?
— Ну… — Ершова замялась. — После колонии Панин вернулся жить к своей матери, ее квартира на одной улице с моей. Столкнулись с ним у магазина дней десять назад, он попытался заговорить, предложил поднести сумку, но я отшила его и быстро ушла.
— И больше не встречались?
— Да пошел он!
Петелина решила сменить тему:
— Вы внимательно смотрели сайт? Узнали место, где держат Панина? Возможно, это знакомый гараж или что-то подобное.
— Понятия не имею.
— По вашему мнению, кто может ему мстить?
Ершова пожала плечами:
— Вы следователь, не я. Я бы на месте государства вообще не выпускала педофилов из тюрьмы. И не было бы с ними проблем.
