Таня поглядела вниз.
— Не вижу.
— Вон хвост торчит, — показала Маша, — а вон крыло. Пошли, там спуск есть.
Тыймы вниз не пошла — она села на Танину сумку, прислонилась спиной к дереву и замерла. Маша с Таней, цепляясь за ветки и скользя по мокрой земле, спустились в овраг.
— Слышь, Тань, — тихо сказала Маша, — а ей что, посмотреть не надо? Как она будет-то?
— Это ты не волнуйся, — сказала Таня, вглядываясь в кусты, — она лучше нас знает… Действительно. И как только сохранился.
За кустами было что-то темное, грязно-бурое и очень старое. На первый взгляд это напоминало могильный холмик на месте погребения не очень значительного кочевого князя, в последний момент успевшего принять какое-то странное христианство: из длинного и узкого земляного выступа косо торчала широкая крестообразная конструкция из искореженного металла, в которой с некоторым усилием можно было узнать полуразрушенный хвост самолета, при падении отвалившийся от фюзеляжа. Фюзеляж почти весь ушел в землю, а в нескольких метрах перед ним сквозь орешник и траву виднелись контуры отвалившихся крыльев, на одном из которых чернел расчищенный крест.
— Я по альбому смотрела, — нарушила молчание Маша, — вроде это штурмовик «хейнкель». Там две модификации было — у одной тридцатимиллиметровая пушка под фюзеляжем, а у другой что-то еще. Не помню. Да и не важно.
— Кабину открывала? — спросила Таня.
— Нет, — сказала Маша. — Одной страшно было.
— Вдруг там нет никого?
— Да как же, — сказала Маша, — фонарь-то цел. Гляди.
Она шагнула вперед, отогнула несколько веток и ладонью отгребла слой многолетнего перегноя.
Таня наклонилась и приблизила лицо к стеклу. За ним виднелось что-то темное и, кажется, мокрое.
— А сколько их там было? — спросила она. — Если это «хейнкель», то ведь и стрелок должен быть?
— Не знаю, — сказала Маша.
— Ладно, — сказала Таня, — Тыймы определит. Жаль, фонарь закрыт. Если бы хоть волос клок или косточку, куда легче было бы.
— А так она не может?
— Может, — сказала Таня, — только дольше. Темнеет уже. Пошли ветки собирать.
— А на качество не влияет?
— Что значит «качество? — спросила Таня. — Какое тут вообще бывает качество?
Костер разгорелся и давал уже больше света, чем закрытое низкими облаками вечернее небо. Маша заметила, что у нее появилась нетерпеливо приплясывающая на траве длинная тень, и ей стало немного не по себе — тень явно чувствовала себя уверенней, чем она. Маша ощущала, что в своем городском платье она выглядит глупо, зато наряд Тыймы, на который весь день с недоумением пялились встречные, в прыгающем свете костра стал казаться самой удобной и естественной для человека одеждой.
— Ну что, — сказала Таня, — скоро начнем.
— А чего ждем-то? — шепотом спросила Маша.
— Не торопись, — так же тихо ответила Таня, — она сама знает, когда и что. Ничего ей говорить сейчас не надо.
Маша села на землю рядом с подругой.
— Жуть берет, — сказала она и потерла ладонью то место на куртке, за которым было сердце. — А сколько ждать?
— Не знаю. Всегда по-разному бывает. Вот в прошлом году…
Маша вздрогнула. Над поляной пронесся сухой удар бубна, сменившийся звоном множества колокольчиков.
Тыймы стояла на ногах, нагнувшись вперед, и вглядывалась в кусты на краю оврага. Еще раз ударив в бубен, она два раза, перемещаясь против часовой стрелки, обежала поляну, с удивительной легкостью перепрыгнула стену кустов и исчезла в овраге. Снизу донесся ее жалобный и полный боли крик, и Маша решила, что Тыймы сломала себе ногу, но Таня успокаивающе прикрыла глаза.
Из оврага понеслись частые удары бубна и быстрое бормотание. Потом стало тихо, и Тыймы появилась из кустов. Теперь она двигалась медленно и церемониально; дойдя до центра поляны, она остановилась, подняла руки и стала ритмично постукивать в бубен. Маша на всякий случай закрыла глаза.
К ударам бубна вскоре добавился новый звук — Маша не заметила момента, когда он появился, и сначала не поняла, что это. Сначала ей показалось, что рядом играет неизвестный смычковый инструмент, а потом она поняла, что эту пронзительную и мрачную ноту выводит голос Тыймы.
Казалось, этот голос возникал в совершенно особом пространстве, которое он сам создавал и по которому перемещался, наталкиваясь на множество объектов неясной природы, каждый из которых заставлял Тыймы издать несколько резких гортанных звуков. Отчего-то Маша представила себе сеть, которая волочится по дну темного омута, собирая все, что попадается навстречу. Вдруг голос Тыймы за что-то зацепился — Маша почувствовала, что она пытается освободиться, но не может.
Маша открыла глаза. Тыймы стояла недалеко от костра и пыталась вытащить свою кисть из пустоты. Она изо всех сил дергала рукой, но пустота не поддавалась.
— Нилти доглонг, — угрожающе сказала Тыймы, — нилти джамай!
У Маши возникло ясное ощущение, что пустота перед Тыймы сказала что-то в ответ.
Тыймы засмеялась и встряхнула бубном.
— Nein, Herr General, — сказала она, — das hat mit Ihnen gar nicht zu tun. Ich bin hier wegen ganz anderer Angelegenheit.
Пустота что-то спросила, и Тыймы отрицательно покачала головой.
— Она что, по-немецки говорит? — спросила Маша.
— Когда камлает, говорит, — сказала Таня. — Она тогда по-любому может.
Тыймы еще раз попыталась выдернуть руку.
— Heute ist schon zu spat, Herr General. Verzeihung, ich hab es sehr eilig, — раздраженно бросила она.
На этот раз Маша почувствовала исшедшую из пустоты угрозу.
— Wozu? — презрительно крикнула Тыймы, сорвала с плеча георгиевскую ленту с двумя ржавыми гвоздями и раскрутила ее над головой. — Нилти джамай! Бляй будулан!
Пустота отпустила ее руку с такой быстротой, что Тыймы повалилась в траву. Упав, она засмеялась, повернулась к Тане с Машей и отрицательно покачала головой.
— Что такое? — спросила Маша.
— Плохо дело, — сказала Таня. — В Нижнем Мире твоего клиента нет.
— А может, она не до конца досмотрела? — спросила Маша.
— А какой там, по-твоему, конец? Там никакого конца нет. И начала тоже.
— Что же делать теперь?
— Можно в Верхнем посмотреть, — сказала Таня, — только шансов мало. Ни разу не получалось еще. Но попробовать, конечно, можно.
Она повернулась к Тыймы, которая по-прежнему сидела на траве, и ткнула пальцем вверх. Тыймы кивнула, подошла к лежащей у дерева теннисной сумке и вынула оттуда другой бубен. Потом она достала банку кока-колы и, тряхнув головой, сделала несколько глотков, чем-то напомнив Маше Мартину Навратилову на уимблдонском корте.
