Иезуиты, учителя богатых и исповедники владетельных, обучались именно тому, как надлежит действовать в изысканном и утонченном мире царствующих. Роль духовных наставников дворян и королей сделала последователей Лойолы экспертами в психологии. Они учились утишать громы Синая и лечить невроз вины и угрызений совести, развивая навыки казуистики и науки о добре и зле в их приложении к совести христианина.
Как исповедники, католические священники должны были знать, что такое смертный грех, простительный грех или отсутствие греха – и, применив к особому опыту каждого кающегося, назначать верные дела покаяния. Где позволено оставить букву закона и действовать по его духу? Может ли христианин лгать, красть или убивать ради высшей цели – и если да, то когда?
Некоторые эксперты в этой казуистике сурово толковали моральный закон; другие были снисходительны. А иезуиты были очень, очень снисходительны. Они уверяли: если того требует высокая цель, можно скрыть правду с помощью «мысленной оговорки» или даже солгать. Они сделали так много послаблений для грешной человеческой натуры, что многие искренние люди противились этому прощению без раскаяния: оно казалось им «дешевой благодатью».
Мысленные оговорки и пробабилизм
Широкая мысленная оговорка позволяет двусмысленность для обмана слушателей. Когда римские солдаты преследовали Афанасия, его друг сказал им, что Афанасий «недалеко», хотя епископ спрятался в его лодке. Солдаты поспешили вперед, думая, что они все еще могут обогнать лодку Афанасия. Строгая мысленная оговорка позволяет вводить слушателя в заблуждение, памятуя о значимом ограничении. Например, говорящий может рассуждать: «Я не должен признавать, что я лгал, потому что у меня была очень благородная причина так сказать». Иезуиты уверяли, что при таких обстоятельствах ответ не может считаться ложью или грехом.
А еще иезуиты предложили теорию пробабилизма. Она оправдывала любой поступок на основании того, что он мог хотя бы отдаленно считаться морально приемлемым.
Яростнее всего иезуитам противился янсенизм. Корнелий Янсений (1585–1638), голландец, учившийся и после преподававший в Лёвенском университете, принял воззрения святого Августина на грех и благодать. Он пришел к вере в то, что в стремлении защитить католичество от вызова, брошенного кальвинистами, лучше всего вернуться к доктринам великого уроженца Северной Африки, а для католического духовенства установить строгий нравственный кодекс и тем противостоять беззаботной этике иезуитов.
Свою кампанию против иезуитов Янсений продолжил как профессор Священного Писания в Лёвене, а затем как епископ Ипра. Он умер в 1638 году, оставив незаконченный трактат «Августин». Трактат опубликовали двумя годами позже, и он стал опорой янсенизма во Франции.
Пытаясь исправить ошибки современного ему католичества, Янсений, как и Августин, утверждал, что Бог еще до основания мира выбрал мужчин и женщин, которых надлежит спасти. Добрые дела людей никогда не смогут заслужить спасение без помощи божественной благодати, ибо воля человека не свободна, а его природа порочна, и сам спасти себя он не сможет. Лишь Божья благодать, доступная через смерть Христову, может спасти.
Католическая Церковь никогда явно не отвергала эти доктрины Августина. Они пребывали на фоне католического вероучения. Тридентский Собор выступил в защиту свободной воли, и значимость благих деяний, совершенных людьми, возросла настолько, что – по крайней мере так казалось Янсению – умалила искупительное деяние Христа. Иезуиты, сказал он, слишком положились на человеческий разум и прискорбно мало – на веру в Бога, исполненную доверия и лишенную сомнений.
Янсенизм в Пор-Рояле
Близкий друг Янсения, Жан дю Вержье, аббат Сен-Сиран, доставил весть янсенистов во Францию в 1633 году, когда его назначили исповедником цистерцианского монастыря Пор-Рояль. Монастырь располагался в двадцати пяти километрах от Парижа, и его юная настоятельница, Жаклин Арно, смиренно, но уверенно вела паству дорогами Христа. Слава монастыря влекла не только других женщин, но и набожных мирян-отшельников: они стремились достичь личной святости в заболоченной долине, окружающей Пор-Рояль.
Среди известных друзей монастыря был брат Жаклин, Антуан Арно II, учившийся в Сорбонне, на теологическом факультете Парижского университета. В 1638 году, после смерти Янсения, именно Арно возглавил янсенистов и пять лет спустя нацелил свое богословское оружие на иезуитов. Он не называл их по имени – но разнес в прах идею о том, что частая исповедь может возместить частое совершение греха.
Иезуиты едва ли могли оставить это обвинение без внимания. Они обратились к папе и внушили ему мысль об опасности янсенизма – сказали, что это кальвинизм в католических одеяниях. В 1653 году папа осудил пять суждений, предположительно взятых из труда «Августин».
Однако Арно продолжил свои нападки на иезуитов. Он опубликовал два «Послания к герцогу и пэру», где оспаривал принятые у иезуитов подходы к исповеди – в том виде, как сам их представлял. Сорбонна уже рассматривала вариант о его исключении с факультета.
Арно нужен был защитник, и он обратился к новому другу в Пор-Рояле, молодому ученому и мастеру французской прозы, Блезу Паскалю. И то был прекрасный выбор. С самого детства Паскаль не знал ничего, кроме проблем.
Его мать умерла, когда мальчику было три года. Отец, Этьен Паскаль, пытался дать образование троим детям – Жильберте, Блезу и Жаклин. Время от времени он возил Блеза с собой на встречи в Академию наук, и вскоре у мальчика пробудился интерес к науке.
Ему еще не исполнилось и двадцати семи, а Паскаль уже восхищал парижских математиков, изобрел «вычислительную машину» для отца, который в то время занимался сбором податей, и открыл основные принципы атмосферного и гидравлического давления. Да, он поистине принадлежал к эпохе великих ученых.
С янсенистами Паскаль встретился после несчастного случая с отцом. Как-то в январе 1646 года Этьен спешил предотвратить дуэль. Был гололед, отец Паскаля поскользнулся, ударился о промерзшую землю и сместил бедро. Двое врачей, лечивших его, были ревностными янсенистами. Они преуспели: не только вылечили пациента, но и увлекли его сына своими доктринами.
Они научили Паскалей тому, что телесные страдания были иллюстрацией основной религиозной истины: сам по себе человек беспомощен и жалок. Блезу мало когда выпадали дни, в которые бы он не испытывал боли. Он знал, сколь беспомощны порой врачи, и аргумент поразил его с необычайной силой – и усилил его чувство трагической тайны бытия.
От врачей-янсенистов Блез узнал и то, сколь многое сказано в Библии о состоянии человека. Он стал ревностно изучать Священное Писание, размышляя над его страницами так же, как некогда – над атмосферным давлением, и чувствовал, что Библия – это путь к преображению сердца.
Впрочем, в 1651 год Паскалю стало еще тяжелее: умер отец. Сын был на пределе. Его сестра Жаклин отреклась от мира и ушла в монастырь. Блез остался один в Париже.
И он предался земным интересам. Роскошный дом, полный слуг. Карета, запряженная четверкой лошадей. Он стремился жить так, как подобало «в правильном обществе», и изучал его пути, как некогда – геометрию. Но после года удовольствий он нашел лишь «величайшее презрение к миру» и погрузился в ежедневное «тихое отчаяние». Он чувствовал, что Бог оставил его.
