Вопросы возникли со всех сторон. Может ли папа один, без Собора, принять и провозгласить догмат? Это была одна из невероятно важных проблем Первого Ватиканского Собора. В торжественном провозглашении непорочного зачатия Марии приняли участие 54 кардинала и 140 епископов. Но решение принимал один только папа римский.
Десять лет спустя, в декабре 1864 года, когда итальянские националисты затянули петлю на шее Папской области, папа римский Пий IX отправил энциклику, или папское послание, всем епископам Церкви.
В него он вложил «Силлабус», список заблуждений современного общества, состоящий из восьмидесяти злодейств. В недвусмысленных терминах он объявил войну социализму, рационализму, свободе прессы, свободе религии, государственным школам, библейским обществам, разделению Церкви и государства и множеству других демонов эпохи прогресса. В заключение он отрицал, что «римский понтифик может и должен примириться с прогрессом, либерализмом и современной цивилизацией и пойти с ними на соглашение».
Пий IX не хотел мирных переговоров с современным миром. Церковь должна была сплотиться вокруг своего непогрешимого лидера и приготовиться к долгой борьбе.
Чтобы укрепить руки викария Христова, Пий заложил планы общего Собора Церкви. Он учредил подготовительную конгрегацию кардиналов (9 марта 1865 года), принял еще нескольких епископов как своих конфидентов и по случаю восемнадцатого столетия мученичества Петра и Павла (1867 год) объявил более чем пяти сотням епископов о своих планах созвать Собор. Тот начался в Риме 8 декабря 1869 года.
Вопрос о формулировке догмата о папской непогрешимости витал в воздухе. Сама по себе идея не представляла особых трудностей: католики почти не сомневались, что папа, как преемник Петра, обладал особыми полномочиями учить свою паству. Единственный вопрос заключался в том, насколько распространялась эта власть, могла ли она осуществляться независимо от Соборов и епископской коллегии – и каких она требовала условий.
Гефеле, епископ Роттенбургский – ученый, автор знаменитой «Истории Соборов», и епископ Штросмайер из хорватского города Джяково возглавили оппозицию, выступавшую на Соборе против определения; их поддерживали многие другие кардиналы и епископы, по большей части немцы.
При первом голосовании 13 июля 1870 года 451 из отцов Собора проголосовали за догмат о непогрешимости папы в предложенной формулировке, 88 выступили против и 62 приняли формулировку с оговорками. Многие из противников просто думали, что сейчас еще не наступило нужное время.
После обсуждения некоторые по-прежнему не определились, но все решилось без скандала: 55 епископов, с согласия папы, покинули Рим перед окончательным голосованием. 18 июля 533 епископа отдали свои голоса за догмат о непогрешимости папы, и только двое были против.
Так Собор утвердил две фундаментальные доктрины: примат и непогрешимость папы римского.
Во-первых, как преемник Петра, викарий Христа и верховный глава Церкви, папа обладает полной и прямой властью над всей Церковью и над отдельными епископами. Эта власть распространяется на вопросы веры и нравственности, на дисциплину и церковное управление. Следовательно, отдельный епископ обязан повиноваться папе «не только в вопросах веры и нравственности, но и в вопросах обычаев и административных дел Церкви».
Во-вторых, когда папа в своей официальной роли (ex cathedra) принимает окончательное решение относительно всей Церкви в вопросах веры и морали, само по себе оно непогрешимо и неизменно и не требует предварительного согласия Церкви.
Сразу после голосования по поводу непогрешимости Собору пришлось прекратить работу. Начало франко-прусской войны (19 июля 1870 года) заставило многих отцов Собора поспешить по домам. А позже, 20 декабря 1870 года, Рим оккупировали итальянские националисты, и это разрушило все надежды на продолжение. Впрочем, поистине важное уже свершилось: Собор, можно сказать, восстановил Бастилию.
Стратегия приверженцев ультрамонтанства, возглавляемая Пием IX, формировала жизнь католиков на протяжении поколений. Рим, взятый в осаду враждебными силами либерализма, социализма и национализма, решил безопасно укрыться за стенами возвышенного и непогрешимого папства.
К сожалению, у цитаделей есть решающий недостаток. В них душно. И вольной мысли в них тесно: стоит пробыть там какое-то время, и вскоре вам кажется, что единственный мир, хоть сколь-либо важный – лишь в их стенах.
Рекомендации к дальнейшему прочтению
Bokenkotter, Thomas. A Concise History of the Catholic Church. New York: Doubleday, 1977.
Hughes, Philip. A Popular History of the Catholic Church. New York: MacMillan, 1957.
*Jadock, Darrell. Catholicism Contending with Modernity. Cambridge: Cambridge University Press, 2000.
Johnson, Paul. A History of Christianity. New York: Atheneum, 1983.
Vidler, Alee R. The Church in an Age of Revolution: 1789 to the Present Day. New York: Penguin Books Inc., 1901.
37. Новый социальный рубеж
Англия в XIX веке
Веди меня сквозь мрак, о добрый Свет,
Веди меня вперед!
Пусть дом далек, в ночи дороги нет,
Веди меня вперед!
Эти строки сегодня поют миллионы. Их написал в 1833 году Джон Генри Ньюмен, когда возвращался домой в Англию с Сицилии. Сам гимн довольно мрачен: в Англии XIX века немало встревоженных душ. Спустя десять лет Ньюмен в поисках безопасного убежища бежал в Католическую Церковь. Но отзвуки того же грозного мрака слышны в популярном гимне Генри Фрэнсиса Лайта «Пребывай со мной».
Дня жизни приближается закат,
Тускнеет вера, свет ее иной;
Везде лишь вероломство и распад,
О Неизменный, пребывай со мной!
Никто в Англии того времени не мог игнорировать стремительность перемен. Однако два выдающихся христианских движения помогли миллионам единоверцев – да, именно миллионам! – «жить каждым днем», и завоевали для себя почетное место в памяти христиан.
Я говорю о Клэпхемской секте евангельских христиан и об Оксфордском движении Высокой Церкви. Поначалу ни одно из них не было большим. Это напоминает нам о словах профессора Гилберта Марри: «Вдохновлять людей – это было и остается делом немногих избранных». И все же по сей день евангелики рассматривают Клэпхемскую секту как образец христиан, которых волнуют проблемы общества, а англикане Высокой Церкви видят в Оксфордском движении источник благочестивого церковного искусства.
Если сравнить эти движения, мы, возможно, придем к интересным прозрениям в своих непрестанных вопросах о месте христианства в обществе. Как, в конце концов, христианам смотреть на мир?
