Все это оказалось правдой. Нация выдержала войну и пролитую кровь, хотя и ослабела. Мечта о христианской Америке тоже выжила, хотя и ослабела. И в изобилии росли церкви чернокожих: главный институт, выражавший свободу, и непрестанное напоминание о том, чего в представлении о христианской Америке предпочитали не замечать в упор.
Культурный шок христианской Америки
Улицы Атланты едва успели очистить от следов сражений – и на культуру обрушились новые удары, повсеместно подняв вопросы об истинности традиционных евангельских убеждений и отношении к ним.
Первый был нанесен пером Чарлза Дарвина. В 1859 году он опубликовал «Происхождение видов» – возможно, самую важную книгу века. Эволюционная теория Дарвина стала главным вызовом для евангеликов. В книге утверждалось, что эволюция идет механически, через естественный отбор. Разные виды стремятся выжить. Сильные, которые могут приспособиться к среде, делают это; слабые и неспособные умирают. Многие верующие предвидели, к чему приведет эта идея. Оставит ли такая теория место для Бога, творящего или поддерживающего жизнь? И как тогда воспринимать библейскую историю творения?
Второй удар по традиционной вере нанесли растущая индустриализация американского общества и устремление людей в города. Маленькие городки в мгновение ока становились крупными центрами. Люди шли не только из американской глубинки, но и из Германии, Норвегии, Италии и других европейских стран. Многие из новых иммигрантов несли свои религиозные воззрения – совершенно иные в сравнении с тем, как американцы-протестанты привыкли воспринимать свою страну и свои Библии.
Третий и самый прямой удар по вере в истинность Священного Писания пришел в иной форме: Библию критиковали сверху. Все больше и больше профессоров семинарий и колледжей получали ученые степени в ведущих европейских университетах – и критические взгляды вскоре возобладали в американском высшем образовании, а в конце концов – и во многих главных деноминациях. И представьте, какой силы ток прошел по церквям, когда там узнали, что Моисей не писал первые пять книг Библии, а Иисус был слегка наивным мечтателем, а вовсе не сыном Божьим во плоти.
Эти удары были частью общего сдвига в культуре: Запад отходил от христианства к светским формам мышления и поведения. А христиане никак не могли прийти к согласию в том, что делать перед лицом этих новых проблем.
В традиционных деноминациях евангеликов возникли две политические партии. Одна решила принять перемены как благословения, посланные Богом; другая – противиться им, ибо они угрожали библейской вести.
В поколении после Гражданской войны главным странствующим проповедником в городах был Дуайт Муди. И он, и еще десятки не столь известных проповедников чувствовали, что их главная задача – завоевать души для Христа и подготовить спасенных ко Второму Пришествию.
Впрочем, ясно одно: мечта Бичера о христианской Америке теряла силу. Надежды милленаристов растворились в ненависти войны, разразившейся между штатами; в боли от травм, нанесенных культурным шоком; в финансовой панике 70-х и 80-х годов XIX века и в формировании «мира городов», отвергших христианские ценности. Все больше евангеликов, особенно на Севере, в городах, мыслили о грядущем и заботились только о внутренней жизни души.
Радикальный характер половины столетия, прошедшей с времен Гражданской войны в США до дней Первой мировой войны, очевиден в двух заявлениях, первое из которых прозвучало в начале этого периода, а второе – в конце.
В 1873 году преподобный Теодор Уолси, вышедший в отставку президент Йельского университета, в обращении к Союзу евангельских христиан спросил: «В каком смысле можно назвать эту страну христианской?» Он сам же и ответил: «Именно в том, что люди в ней верят в Христа и в Евангелие, в то, что христианские влияния универсальны, в то, что наша цивилизация и интеллектуальная культура построены на этом фундаменте…»
Полвека спустя, в 1924 году, Генри Менкен, критик американского образа жизни, которого читали очень и очень многие, отметил: «Христианство в этой части света можно кратко определить так: если кто прилюдно встанет и торжественно объявит себя христианином, его поднимут на смех».
Бичер бы никогда не смог в такое поверить.
Рекомендации к дальнейшему прочтению
Frazier, E. Franklin. The Negro Church in America. New York: Schocken Books, 1963.
George, Timothy, ed. Mr. Moody and the Evangelical Tradition. New York: T & T Clark International, 2004.
Handy, Robert T. A Christian America. New York: Oxford University Press, 1971.
Marty, Martin E. Righteous Empire: The Protestant Experience in America. New York: Dial Press, 1970.
McLoughlin, William O. The American Evangelicals: 1800–1900. New York: Harper & Row Publishers, 1968.
Noll, Mark A. A History of Christianity in the United States and Canada. Grand Rapids: Eerdmans, 1992.
40. Мостик для разумных современников
Протестантский либерализм
В свой восемьдесят пятый день рождения, пришедшийся на 1920 год, Лайман Аббот, один из самых влиятельных священнослужителей в Америке в 90-е годы XIX столетия, оценивал свое пуританское воспитание, занявшее три четверти века. Он вспоминал, что в юности воспринимал Бога как «ужасного и вездесущего блюстителя справедливости», а себя самого – как «испуганного преступника, который знал, что его накажут, но не знал, за что именно».
Впрочем, задолго до 1920 года Аббот, как и многие другие американцы и европейцы, перестал видеть в Боге «вездесущего полицейского», а в себе – «испуганного преступника». Мир Запада в последней четверти XIX века испытал слишком много перемен и принял слишком много новых идей.
Аббот представлял собой типичный образ американского священника: воспитание в набожной протестантской семье, учеба в Германии или в американской семинарии, где учения Континента берегли как зеницу ока – и принятие «либеральных» религиозных убеждений.
События XX века были не слишком-то благоприятными для либеральных кредо. Но каждая крупная протестантская деноминация по-прежнему отражает влияние либеральной идеологии. Сложно спорить с доводом профессора Сидни Алстрома о том, что либералы «ускорили самое фундаментальное противоречие, ударившее по церквям со времен Реформации». Причина лежит в их претенциозной цели. Они пытались повести протестантские церкви в новый мир современной науки, современной философии и современной истории. В своей автобиографии «Жизнь в эти дни» (The Living of These Days) Гарри Эмерсон Фосдик, священник влиятельной Риверсайдской церкви в Нью-Йорке, прекрасно это выразил, сказав: либеральное богословие прежде всего стремилось сделать так, чтобы человек «был и разумным современником своей эпохи, и серьезным христианином».
Цели протестантского либерализма
Тем самым протестантский либерализм встретился с проблемой, древней, как само христианство: как христианам сделать свою веру исполненной смысла в мире, который мыслит по-новому, и при этом не исказить и не уничтожить Евангелие? Апостол Павел пытался сделать именно это – и он преуспел. Ранние гностики тоже пытались – и не смогли. Решение о либерализме еще не оглашено – и все же в большинстве своем христиане склонны считать, что попытка провалилась. Никто не выразил иронию либерализма лучше, чем Хельмут Нибур, сказавший, что либерализм – это «не гневающийся Господь, приведший безгрешных людей в Царство Небесное без всякого суда через служение Христа, лишенное Распятия».
