В Реймс Герберт вернулся, глубоко впечатленный пытливым, ищущим духом мусульманского образования. В самом начале своего преподавания в Реймсе он заявил о том, что цитировать привычных церковных авторитетов – недостаточно, и обязал учеников изучать римскую классику в оригинале. «C этой целью Герберт собирал материалы где только мог и построил обширную библиотеку – немалый подвиг в те времена, когда на переписывание одного манускрипта мог уйти целый год, а стоила копия не меньше годового дохода церковнослужителя».
Ярчайшим деятелем этой ранней стадии интеллектуальной революции стал Пьер Абеляр (1079–1142). Старший сын мелкого феодала, родившийся в Бретани (Северо-Западная Франция), Абеляр из любви к наукам отдал младшим братьям наследное право и странствовал по Франции, сидел у ног великих учителей и то слушал их, то открыто бросал им вызов. Со временем он стал лектором в Париже, где привлекал огромные толпы студентов. И там же он приступил к сочинительским трудам.
В трактате, озаглавленном Sic et non («Да и нет»), он поставил 158 проблем христианской догматики и отвечал на них, приводя противоречащие цитаты из Священного Писания, святых отцов и языческих классиков. «Первым ключом мудрости, – заключил Абеляр, – является постоянное и частое вопрошание… Ибо, сомневаясь мы приходим к исследованию; исследуя, достигаем истины». Эта идея, совершенно обычная для греков, едва ли была такой для средневековой Европы. То рвение, с которым Абеляр стремился усомниться, удостоилось от некоторых похвалы, но столь же многих других встревожило. Еще один его труд, посвященный природе Троицы, был осужден как еретический на церковном Соборе в Суасоне в 1121 году, и блестящий ученый оказался в монастырских застенках.
Абеляр не растерялся и добился того, что спустя год его отпустили из монастыря в лесную глушь к юго-востоку от Парижа. Студенты стекались к нему рекой. Они построили ему убежище, возделывали ему землю и умоляли его только об одном: снова их наставлять. Абеляр возобновил поиски причин и снова и снова досаждал церковным консерваторам, в число которых на этот раз входил Бернард Клервоский, влиятельнейший служитель Церкви во всем христианском мире. Бернард преследовал Абеляра с таким же рвением, с каким проповедовал Второй крестовый поход. «Вера праведных верит, а не спорит», – провозгласил он. По наущению Бернарда церковный Собор в Сансе, прошедший в 1140 году, осудил Абеляра как еретика, и тот удалился на покой в аббатство Клюни, где и провел в одиночестве два оставшихся года жизни.
Впрочем, никто не мог заглушить рост посеянных им семян. Школы распространились по всему континенту. Со дня смерти Абеляра минуло меньше века, а университеты уже расцвели во Франции – в Париже, Орлеане и Монпелье; в Англии – в Оксфорде и Кембридже; и в Италии – в Падуе и Болонье.
Событием, ознаменовавшим процветание университетов, стало объединение студентов и учителей в гильдии. «Как и ремесленники до них, – объясняет Анна Фремантл, – школяры ради взаимных интересов и защиты объединялись в группы, и в Средние века такие группы назывались universitas».
В Италии, где большую часть студентов составляли взрослые мужчины, желавшие получить дополнительное образование в праве и медицине, огромным влиянием стали пользоваться гильдии. Студенты, нацеленные на обучение, нанимали учителей и платили им, и штрафовали любого лектора, пропускавшего некую часть в истолковании своего предмета.
В английских и французских университетах, где студенты были моложе, верх взяли гильдии учителей. Они запрещали студентам браниться и играть в азартные игры, штрафовали тех, кто нарушал комендантский час, и следили, умеют ли ученики вести себя за столом. «Не ковыряйтесь в зубах ножом, наточенным для тех, кто ест с вами вместе», – гласило одно правило.
При слове «университет» мы склонны представлять себе залы, увитые плющом, и дворы-прямоугольники с лужайками. Но средневековые университеты даже и близко не походили на постоянные здания. В Оксфорде и Кембридже лекции сперва читались в придорожных лачугах; в Париже – в галереях соборов; в Италии – на площадях. Со временем учителя стали арендовать комнаты, где студенты сидели на сыром полу, набросав на него соломы. Не обремененные ни стадионами, ни библиотеками, ни чем-либо иным, университеты могли собраться в мгновение ока и перебраться куда угодно в любое время, если вдруг оказывалось, что они чем-то кому-то не угодили.
Помимо лекций была еще одна методика обучения – диспут. Двое или несколько учителей, а иногда и студенты, спорили о прочтенном отрывке, применяя вопросно-ответный подход Абеляра. Схоластика развивалась в этой обстановке, и ею стали называть достижение выводов через вопросы, проверку и свод подробностей в логическую систему. Схоластические споры вызывали горячие столкновения и горькие чувства. Учителя годами вели эти логические войны. Сторонники подбадривали своих героев буйным топаньем и свистом. В этой бурной атмосфере происходило нечто важное. Студенты учились думать. И да, уже никто не гарантировал беспрекословного принятия традиционных авторитетов: исследовались даже выводы из христианских доктрин.
Поддержка папской монархии
Впрочем, вся эта лихорадочная активность велась под бдительным оком пап. Иные споры длились на протяжении поколений, но папы делали все, чтобы в итоге получить новую философскую систему, поддерживающую папскую монархию. Так церковное право получало новые формулировки, а христианская теология – свое систематическое утверждение.
Даже Болонский университет в Италии возник в последние годы XII века как центр изучения римского гражданского права, а также церковного, или, как его называли, канонического права.
Каноническое право служило Церкви так же, как гражданский закон – светскому правительству. Оно определяло права, обязанности и власть всех людей и священников в Церкви. Этот закон применяли во всех церковных судах, по нему судили и епископы, и папа римский.
Около 1140 года Грациан, монах из монастыря святого Феликса в Болонье, опубликовал труд под названием «Согласование противоречащих канонов», в котором пытался свести воедино все предыдущие сборники церковного права. Он выстраивал цитаты из авторитетных источников по темам, и потому его труд вскоре стал единственным руководством для наставников и судей в Церкви.
А еще он послужил основой для последующих добавлений к «Корпусу канонического права». Таким образом, к XIV веку в распоряжении Римской Церкви был авторитетный свод законов, позволяющий управлять людьми и направлять их, – и он действовал до 1918 года, когда его пересмотрели.
Каноническое право вмешивалось в войны и признавало заботу о вдовах, устанавливало посты и торжества, обязывало исповедоваться и причащаться по крайней мере раз в год, и еще в нем особо оговаривалось то, за какие действия христиан отлучают от Церкви.
Но оно управляло и самыми близкими отношениями людей. Оно стремилось позаботиться о крещении всех и каждого – и устанавливало стандарты для рождения всех детей, а также для всего, что вело к этому рождению. Первая манящая улыбка в отношениях мужчины и женщины – и пара попадала под бдительное око церковного закона. Каноническое право указывало раскаяние за блуд и прелюбодеяние; оно же выставляло условия, в каких мог существовать брак.
