Вежливо улыбнувшись, Яша показал пропуск. Улыбка араба, наоборот, померкла, и он махнул рукой к дверям – проходи, мол. На стенах висели выдержки из «Книги мёртвых». Да, настоящая, «живая» «Книга мёртвых» выглядела совсем не так впечатляюще, как в кино, – никаких тебе золотых страниц, просто длинные рулоны папируса с надписями и картинками. Картинки, правда, были красивыми, наглядно показывающими, что делать, коли повстречал сперва Анубиса, а потом и Осириса в компании сестёр. Далее в стенде за стеклом стояли, собственно, вышеозначенный Анубис и чьи-то канопы
[46], а между ними расположились инструменты бальзамировщиков. Рассказами про то, как мёртвому сперва «взбивали» мозг, а потом крючком вытаскивали через ноздри, Борька ещё в школе успел всех задолбать. Особенно учителей.
В общем, ничего нового в записках к экспонатам Якоб для себя не почерпнул и двинулся дальше. Перед тем как пересечь порог заветной комнаты мумий, он сделал несколько вдохов, готовясь к встрече с той чертовщиной, которая могла обрушиться на него внутри. Взгляд застыл на предупреждениях по-английски и по-арабски – просьбах проявлять уважение и соблюдать тишину. И ни в коем случае не фотографировать. Охранник, невозмутимо качавшийся на стуле и бдительно созерцавший пустой – если не считать древних правителей – зал, кивнул ему, и Яша осторожно вошёл.
Свет в комнате был приглушённый, золотистый, приятный для глаз. Владыки и царицы мирно вглядывались в вечность. Первым, кто приветствовал Якоба, был Таа Секененра Храбрый – его плохо сохранившаяся мумия расположилась как раз ближе всего к входу. «Командир с пробитой головой», ну, конечно. В центре возлежали Рамсес Великий со своим сыном Мернептахом
[47] и отцом Сети Первым
[48] – почти всё семейство знаменитых Рамессидов в сборе. Сети, к слову, сохранился лучше прочих – неудивительно, что именно этой мумией вдохновлялись создатели самого первого ещё не цветного египетского ужастика, с Борисом Карлофф в главной роли. А дальше, как Борька говорит, «понеслась душа в Дуат» – фильмов про восставших мумий наснимали больше двадцати и, кажется, не собирались останавливаться.
Стараясь не слишком вглядываться в лица, чтобы не погрузиться ненароком в чужие уже прожитые жизни, Яша обходил комнату. Царицу со сложным именем, которого он, конечно, не помнил, куда-то увезли. У неё были необычные волосы, завивавшиеся чёрными пружинками, а лицо с алебастровыми глазами казалось совсем живым.
Алебастровые глаза теперь вызывали совсем иные ассоциации. Войник вздрогнул, отогнал воспоминание.
На противоположной от Секененра стороне положили мумию Хатшепсут. Долго ж её искали – вон и стенд рядом повесили, как по застрявшему в печени зубу сличали останки знаменитой женщины-фараона. Прямо Смерть Кащеева в яйце и в утке – зуб в печени, печень в ларце, ларец в храме в Дейр-эль-Бахри. Какой-то особый был у Хатшепсут зуб, что не всем в челюсть подходил. «Архаичная Золушка – найди легендарную женщину по зубу, а то хрустальных сандалий ведь не изготавливали…» – усмехнулся про себя Яша.
Заворачивая, чтобы рассмотреть женщину-фараона поближе, он поскользнулся на брошенной кем-то обёртке от шоколадного батончика и едва не растянулся там же, под чьим-то стеклянным саркофагом. Вот тебе и «соблюдайте уважение». Подобрав злосчастную бумажку, Войник подошёл к охраннику и попытался разузнать, где урна. Араб сделал вид, что не понимает, в чём проблема. Яша поманил его за собой, указал на заветную надпись «проявляйте уважение» и вручил обёртку. В самом деле, непорядок – вроде как мёртвые лежат, а кто-то шоколадки жрёт, и ни одной мусорки вокруг. Для кого предупреждения-то писаны? Впрочем, просьба «соблюдать тишину» тоже частенько нарушалась – обычно стайками детей, которых их арабские родители почему-то очень любили сюда приводить. А уж запрет на фотографию не нарушил только ленивый, несмотря на бдительность современных стражей покоя фараонов.
Охранник покидал свой пост с таким видом, словно Якоб отправил его на постройку пирамид, не иначе. Войник вернулся в комнату с мумиями, понял вдруг, что оказался с ними наедине.
Свет мигнул. Некстати вспомнилась байка про какого-то журналиста, который ещё в начале прошлого века на спор согласился провести ночь в этой самой комнате. Наутро его нашли живым, но поседевшим, как Хома Брут после встречи с мёртвой панночкой. Надо думать, после этого он уже египтологией не увлекался и с фараонами не заигрывал, а может, и карьеру забросил.
Но свет хоть и мигал, а Владыки лежали смирно, Яша рискнул приблизиться к Секененра. Если по Сети Первому было ясно, что при жизни мужик был видный, и в наложницы к нему наверняка выстраивалась целая очередь, то по бедняге Таа, увы, сказать такого было нельзя. Проломленный череп вообще мало кого красит, а уж если в нескольких местах… Борька говорил, что мумию «распаковывали» раза три, что тоже не способствовало сохранности и без того настрадавшегося тела.
И всё-таки интересно, почему фараона-героя похоронили наспех? Нет, всё-таки вряд ли наспех – скорее, как и говорил Борька, хотели сохранить для вечности память о том, что он сделал для родины.
Чем дольше Якоб смотрел на Секененра, тем больше отставленный палец руки мумии напоминал ему неприличный жест. И как-то совсем уж глупо было говорить: «Знаете, ваше величество, я тут с вашей дочерью недавно познакомился, и не знаю, как быть дальше… Не подскажете?»
Чернота глазниц так и притягивала взгляд, а воображение дорисовало черты – никаких страшилок, приятное лицо, мужественное. Как писал Гастон Масперо:
«Эта мумия является останками красивого, энергичного человека, который, возможно, дожил бы до ста лет, и он, вероятно, защищался решительно против своих противников; его лицо до сих пор сохранило выражение ярости…»
Якоб услышал чьи-то шаги – видимо, охранник возвращался, – но не успел обернуться, как дверь захлопнулась.
– Эй, рановато для закрытия! – крикнул Войник, устремляясь к выходу, но дверь заклинило.
Мягкий золотистый свет ощутимо тускнел, пока комната не погрузилась в полумрак. И в этом полумраке Якоб отчётливо почувствовал спиной чужое присутствие – не шорох, не шёпот, просто само ощущение, что рядом кто-то был, смотрел прямо на него.
«Но ведь я же вернул кольцо…» – растерянно подумал Войник.
Сердце заколотилось. Живых-то за его спиной не было.
Остаться так или обернуться? Он никак не мог решить. С одной стороны, разглядывать дверь – это почти как спрятаться под одеялом в детстве: пока не видишь свой страх, он тебя тоже не видит. С другой – вроде как лучше встречать опасность лицом к лицу. Но пока он думал, что-то за спиной оглушительно звякнуло, рассыпалось брызгами.
