– Но, это же не так просто, надо согласовывать кандидатуру!
На этот раз Макаров улыбнулся искренней, отеческой улыбкой:
– Ты, главное, не будь против, когда придет время. И все.
США, Пентагон, Центр планирования операций.
– Макаров нас сдал, сукин сын! Объявите оранжевый уровень готовности по всем подразделениям – будем ждать реакции русских!
Генерал закрыл папку и бросил ее в открытый ящик стола. Ему предстоял очень тяжелый телефонный разговор.
Глава 20
Город Приштина, Югославия, май 1999 года.
Над руинами горящего города занимался рассвет, сырые от росы камни поблескивали в первых лучах Солнца. Где-то вдали ухали разрывы снарядов, кричали и кружились привлеченные запахом разлагающихся тел птицы. Он неподвижно лежал на битой кирпичной кладке разрушенного бомбами корпуса завода, стараясь увидеть какое-нибудь движение в мешанине изувеченных зданий. Отдаленные разрывы говорили о продолжающихся в городе боевых действиях, последний авианалёт был менее получаса назад. Здесь, в промышленном районе города, было почти тихо. Почти. Стоны тяжело раненного товарища, лежащего в луже крови в ста метрах севернее, на третьем этаже офисного здания, раздавались на всю округу уже битый час. Лейтенант фильтровал эти душераздирающие крики, сосредоточившись на поиске снайпера.
Враг был хорош, слишком хорош для албанца и звук выстрела – это не СВД. Лейтенант был уверен, что по ту сторону находится родившийся с винтовкой в руках на какой-нибудь оклахомской ферме парень, в родном городе на спор коловший от бедра подброшенные в воздух бутылки. Помимо врожденного дара меткой стрельбы он обладал и недюжинным терпением. Он неделю выслеживал их двойку, именно их, сербы его не интересовали, и подловил во время очередного перехода между бомбежками. Его напарнику, Сергею, не повезло, раны медленно и мучительно высасывали из него жизнь, страдания были столь сильны, что он не мог удержать крик и его боль была слышна на всю округу. А враг ждал. Ждал, когда лейтенант придет на помощь другу. Он никуда не торопится, все время мира принадлежало ему в это утро. Ситуация была безвыигрышной – местоположение снайпера неизвестно, все подходы к зданию, где лежал Сергей – простреливаются. Казалось, что вся большая война отошла на второй план и декорации целого города служили лишь одной цели – аккомпанировать смертельному танцу троих солдат. Умирающему, Другу и Врагу.
Не создавая лишнего шума, лейтенант медленно переползал от одного окна к другому. Униформа солдата сербской армии на нем была изодрана и пропитана кровью. Но это была не его кровь. Через плечо перекинут грязный школьный рюкзак с изображением Микки Мауса. Самая ценная вещь на многие километры вокруг. Ценнее жизни Сергея, ценнее его жизни. Сергей снова истошно закричал, захлебываясь от боли, в то время, как пустые глазницы разрушенных зданий наполнялись светом рождающегося дня. Медленно, градус за градусом, лейтенант смещает прицел, держа второй глаз открытым для лучшего обзора. Никакого движения. Время от времени взгляд выхватывает лежащие в грязи тела, в основном гражданских. Кто-то погиб от авиабомб и сильно обгорел, другие явно были застрелены. Еще вчера тут шли бои, а сегодня это место обезлюдело и покинуто.
У лейтенанта есть приказ, он должен завершить миссию и доставить груз, любой ценой. Но сейчас он не готов ее заплатить – Сергей еще жив, он зовет его на помощь. За спиной – свободный путь до Дуная, развернись и иди. Он лежит на холодных камнях кирпичной кладки и высматривает позицию снайпера. У противника большое преимущество – он точно знает, где находится лейтенант и возможно прямо сейчас меняет позицию таким образом, чтобы обеспечить себе сектор обстрела. Он хитер и терпелив, он знает, что лейтенант не сможет уйти, бросив друга. Он ждал. Лежащий c видавшей виды снайперской винтовкой в разорванной и покрытой бурыми пятнами униформе человек тоже умел ждать. Сергей ждать не мог. Примерно в 8 утра его крики смолкли, а двое продолжали свой медленный танец смерти в покинутой всеми изувеченной части сербского города до темноты. Тогда лейтенант впервые потерял контроль. Контроль – это то, за что его ценили на службе, почему он получил это самоубийственное, но чрезвычайно важное задание. Контроль – это основа выживания. Ночью он утратил контроль и получил свою месть. Противник стал менее осторожен, решив, что лейтенант все же ушел после того, как его товарищ погиб от ран, он выдал себя. Совсем немного, от усталости оступился, неосторожно споткнулся. Этого оказалось достаточно, роли переменились. Теперь дальнобойная винтовка с оптическим прицелом была лейтенанту помехой, он знал, где его враг и начал аккуратно сокращать расстояние оставив оружие и рюкзак в укромном месте.
Ночью, лишь немного освещаемой огнем пожарищ, он пришел за ним и заставил его кричать в два раза дольше, чем кричал Сергей. Острый, как бритва, длинный штурмовой нож из особо прочного сплава той ночью напился крови сполна. Да, это был не албанец, совсем молодой веснушчатый парень с добротной немецкой винтовкой. Было очень недальновидно отправлять его на охоту одного, врага часто губила подобная надменность и недооценка противника. Насладившись местью сполна он позаботился о погибшем товарище, вернулся, подхватил винтовку, рюкзак, и отправился в путь. Ему, в числе прочих, предстояло доставить пакет секретных документов, выемку которых их отряд производил в связи с начавшейся и обреченной на поражение войной. Пакет был надежно защищен термитной взрывчаткой, которая сработает при попытке вскрытия или по истечении времени, заданного таймером.
Это все случится потом, он точно знал, что и когда, как человек, снова и снова смотрящий один и тот же фильм. А сейчас он продолжал высматривать снайпера в застывшей заре разбитого города. В прицел попали лежащие в жидкой грязи тела двух подростков, мальчика и девочки. Они лежали взявшись за руки – может они так и погибли, может один из них умирая схватил руку другого, лейтенант не знал. У него не было семьи, детей, он не принадлежал себе, эта роскошь была вне его досягаемости, но каждый раз видя детские смерти – его черствое сердце щемило от боли. Вдруг он понял, что все звуки смолкли – не кричал умирающий, не рвались бомбы на окраине города, не шумел ветер. Ничего. Посреди пустыря меж обгорелых остовов зданий, под аркой рухнувшей металлической башни, стоял мертвец в форме солдата сербской армии. Из многочисленных ран хлестала кровь, кровь шла изо рта, глазниц, ушей, настоящий кровавый ручей прокладывал себе путь по ложбинкам грязевых морщин улицы. Лейтенант смотрел на мертвеца, а мертвец смотрел на него. Окровавленный палец поднялся, указуя на лейтенанта в немом укоре. В кровати офицерского общежития комплекса 'Горный-3' капитан Валентин Сергеенко открыл глаза.
Этот сон давно перестал быть кошмаром, за долгие годы Валентин научился воспринимать его как возможность снова увидеть погибшего друга, даже в таком обличии. Чувство вины, с которым он просыпался после этого сна, напоминало ему, что он все еще человек, а не бездумная органическая машина для убийства. Были и другие сны, сны о днях и делах, которые он предпочитал не вспоминать.
