За столом повисло общее, соображающее молчание, уже было выпито много, столько, чтобы переварить любую откровенность, но эта, загробная, как-то особенно сильно подействовала на слушателей. По правде говоря, семейных пар в компании не было, мужчины, пользуясь тем, что одинокий Петрович не продаст и не выдаст, приехали сюда со своими дамами сердца. Но кто из них мог похвастать такой яркой любовью и кто из женщин мог публично рассказать о своем чувстве?! Земфира всем была в упрёк, и тогда Петрович встал и произнес очень торжественный, витиеватый тост о любви.
– За Колю и Земфиру! – заключил он. – За их долгую жизнь на этом свете!
Звонко сходились хрустальные рюмки, тихо перебирал ветер листья июльских яблонь. Потом Ю., по просьбе собравшихся, пел песни под гитару и читал стихи; один из гостей – молодой художник – подарил каждой даме по точному, летящему портрету-наброску. Все шумно хвалили мастера, удивляясь меткости и выразительности его карандаша. Только Земфира вдруг обиделась:
– А фигура? Где фигура? Чего ты рисуешь одну морду? – Она, конечно, совсем уж запьянела. – В бабе главное – не лицо, а ноги. Вот ты погляди, погляди, какие у меня ноги, – Выбравшись из-за стола, она расстегнула и стала стаскивать с себя тесные джинсы. В действии этом было столько наивной откровенности, убеждения, что никто и не пытался её удержать. Она спустила джинсы до колен, осталась в блузке, трусах.
– Ну, ты видишь, какие ноги? Ничего ты не видишь, ты, дурак, в жизнь таких ног не видал, и все вы, – пьяные мужчины смотрели на её ноги немо, тупо, – м… ки. – Она заплакала, чёрные от туши слёзы полились по румяным щекам. – Коля, ну чего ты ждёшь? – говорила она сквозь слёзы. – Увези ты меня отсюда, чтобы я никогда не видела этих б… собраний! – И она вдруг заплакала тоненько-тоненько, трезво, как плачут маленькие дети, обиженные жестокостью мира, несправедливо и глупо устроенного задолго до их рождения…
Песня о родине
«Спешите делать добрые дела!» – говорила Варвара Парамоновна, налегая на слово «спешите». И добавляла: «В нашем возрасте пора о душе подумать».
Для очередного доброго дела, посещения тяжелобольной Жанны Арнольдовны, Варвара собрала команду из пяти человек.
Миссия была муторной. Трудность состояла не в самой Жанне, женщине со всех сторон положительной, умиравшей теперь от рака кишечника, а в её муже, Эдуарде Тихоновиче, которого иначе как «проходимец» Варвара за глаза не величала. Это был доморощенный кипрянский олигарх, страшно состоятельный человек, владелец активов в местных электрических сетях, на транспорте, в недвижимости и ещё незнамо где; мужчина видный, внешности номенклатурной, и при этом, разумеется, изрядный «кобель», похождения которого по поручению многострадальной Жанны неоднократно отслеживались Варварой прямо из окна. (Бывало, что он подкатывал на дорогом авто к соседнему подъезду, чтобы подхватить на свидание свою «душечку».)
Несмотря на любвеобильность, вид Эдуард Тихонович имел строгий и респектабельный, и мог, например, не моргнув глазом, в качестве почетного гражданина Кипрян воодушевлять молодоженов в День семьи и верности. Если бы для кино искали артиста на роль «порядочного человека», проходимец точно бы сгодился – так чист и невинен был его бесстыжий взор.
Теперь Эдуард Тихонович осваивал амплуа «идеального мужа», лично таская несчастную Жанну по больницам. Возил даже в заграничные клиники – всё тщетно. Бедняжка угасала. Не помогли ни дорогие лекарства, ни медицинские светила, ни щедрые пожертвования на храмы, ничего. Она уже не вставала с постели, дни её были сочтены.
И тут проходимец внезапно позвонил Зинаиде Афанасьевне: мол, через два дня у супруги именины, и хорошо, если бы бывшие коллеги-учителя и просто подруги пришли и поздравили её. Жанну Арнольдовну это бы сильно подбодрило.
Зинаида всю жизнь работала на идеологических должностях (в райкоме комсомола, завучем по воспитательной работе в школе, в правящей партии организатором митингов и пр.), и с юности привыкла раздавать руководящие указания. Она тотчас позвонила Варваре и сгрузила заботу на неё. Хотя по мужу-чиновнику Зинаида являлась социально близкой Эдуарду Тихоновичу, проходимец у неё тоже был не в чести, и в усадьбу его, огороженную кованым забором, она прежде ни разу не приглашалась.
Конечно, никому неохота входить в чужое горе и проникаться им (при том, что и своего немало!), да ещё тащиться для этого в олигархический особняк, где будешь чувствовать себя нищебродом, играющим «кушать подано!» в чужой драме. Однако ж, во-первых, Жанна ни в чём не была виновата, и, между прочим, никогда не кичилась богатством; а, во-вторых, теория добрых дел требовала честного и деятельного исполнения долга. Варвара не только кинула клич среди коллег-пенсионерок (впрочем, достаточно бодрых), но и принудила к благотворительной миссии пытавшуюся увильнуть от тяжелых эмоций Зинаиду Афанасьевну.
И вот, скрепя сердце они двинулись в заповедные хоромы местной олигархии.
Поначалу всё шло богоугодно и благостно. Жанна лежала на низкой кровати в небольшой светлой спаленке; больная была чистая, ухоженная и спокойная. (Варвара решила, что дело в хороших лекарствах – за такие деньжищи, как у проходимца, всё можно добыть.) Конечно, Жанна страшно исхудала, руки – былки, с пальцев скатывались кольца, волосы поседели, лицо желтое, но тут уж ничего не поделаешь – болезнь есть болезнь.
Жанна подругам и впрямь обрадовалась, и все даже прослезились от волнительного момента. «Девчонки, как мне больницы надоели, хоть на здоровых людей посмотреть». – «Ой, нашла здоровых!» И они стали утешать её, наперебой перечисляя свои болячки: артроз, диабет, стенокардия, трофическая язва, радикулит… В общем, как бы переместили Жанну в мир живых, временно стащив её с порога смерти.
Когда первая неловкость прошла, когда пообвыкли в новых интерьерах, когда были произнесены приличествующие случаю поздравления с именинами и был преподнесен сувенирчик – набор льняных салфеток с надеждой, что «мы ещё с тобой и чайку вместе выпьем», тут и проходимец (всё время рядом вился, контролировал!) расцвел.
– Ой, да зачем откладывать? Кухня рядом, чай быстро приготовим! И Жанночка выпьет, правда? Есть и покрепче напитки, кто хочет.
Все, разумеется, тактично отказались от «покрепче», а хозяйственная Елена Семёновна вызвалась приготовить чай. Гости освоились, расслабились, и разговор пошёл самый непринуждённый. Давно не виделись, новостей накопилось куча. Говорили разом, перебивая друг друга. И тут простоватая Светлана Борисовна (по общему мнению, дама «без царя в голове») выдала следующее:
– Ой, Жанна, а ты знаешь, гад этот, Павел Аркадьевич (кипрянский чиновник из администрации), уже женился, хотя Верочка его умерла всего два месяца назад. Я встретила его с молодухой в Сбербанке, обомлела…
Варваре сразу, едва Светлана открыла рот, тема показалась опасной, и она стала наступать легкомысленной ораторше на ногу, но та не только лапу свою в вязаном шерстяном носке отодвинула, но и сама подалась в сторону, считая, что толчки, пинки и щипки идут от того, что людям тесно сидеть. Светлана явно нацелилась развить эту выгодную, с её точки зрения, новость во всех красках, но тут Эдуард Тихонович весьма грубо вытащил её из-за стола под предлогом «помочь принести чай».
