Отцу сразу не понравился Олейчук, с первого взгляда. Она подслушала разговор с матерью: «Не верю я ему! Мутный он, ненадёжный». А Лена думала по-другому: красавец, спортсмен! Хозяйственный, родители богатые. А Саша – слишком добрый. Непрактичный.
В институт Темников после армии не вернулся. Кто-то рассказывал: Саша уехал на Севера, на заработки.
Теперь, наверное, у него всё хорошо: жена, дети, работа… Как растревожили её эти старые наивные письма!
«Лена, что бы ни случилось с тобой, знай: всегда и везде, пока я жив, я буду любить и помогать тебе».
Всю ночь она не спала. То садилась на кровать, то подходила к окну, смотрела вниз, на пустой кусок асфальта под фонарём. Закрывала и открывала створку окна. Пришла на кухню, заварила чай. Да так и сидела над не выпитой чашкой, невидяще глядя в стену.
Зачем она погубила свою жизнь?!
Олейчук предал её, бросил. Так ведь и она предала Сашу!..
Тяжесть этой ночи, беспричинная тревога не ушли ни завтра, ни послезавтра.
А тут ещё Марик… Перед тем, как бросить джинсы в стирку, полезла в карманы. А там – крошечный целлофановый пакетик с измельчённой травой.
«Наркотики!»
Еле дождалась сына с улицы. Перетрясла всю одежду, перевернула вверх дном комнату. Как она кричала, как умоляла его! Отхлестала полотенцем, рыдая и причитая в голос.
«Мам, да успокойся ты! Взял, чтоб парню передать. Я не принимаю, что я, дурак?»
«Заработать захотел? Денег мало? В тюрягу сядешь!»
Истерика нарастала. Марик пулей выскочил из квартиры.
«Я для него – никто! Ненужный я человек, конченый. Уродина».
Открыла коробку с лекарствами, стала глотать таблетки без разбора, пополам со слезами.
Почуял ли Марик беду? Или за вещами забежал? (Когда ругались, кричал он, что не может больше в этом кошмаре жить.)
Марик спас её. Вызвал «скорую», позвонил Олейчуку, тот поднял на ноги всех, кого возможно. Откачали Лену.
Эдик сказал: «Я мог бы упечь тебя в дурку и лишить родительских прав, но на первый раз прощаю. Запомни это и больше не чудесь».
И заржал как конь: «Бу-га-га».
Бессердечный циник! «Крупный рогатый скот», как говорит о нём Галя-всё-знает.
Лена совсем потерялась в жизни. Никакого просвета. А Марик пустился во все тяжкие. Учится кое-как, где-то пропадает. Отбился от рук, мать слушает снисходительно, вполуха.
Однажды зазвонил телефон. Мужской голос, тренер по лёгкой атлетике. «У Марика способности. В него надо вкладывать деньги, силы. Готов хлопотать, чтобы вашего сына забрали в спортивный интернат, в школу олимпийского резерва».
Страшное волнение охватило Лену. Что делать? Держать Марика дома, возле юбки? Она с ним не совладает. Парню нужен пример, авторитет. Отправить «в люди», в интернат? Жалко! Заклюют. Полусирота – отец то ли есть, то ли нету.
Не с кем посоветоваться. Олейчуку всё равно, он и слушать не стал: «Это ваши проблемы».
Позвонила Гале-всё-знает. И надо же, везение: у неё в этом интернате шурин работает. Галя пообещала, что за Мариком присмотрят, а будут обижать, так пусть к дяде Васе обращается, тот быстро шороху наведет. И, кстати, хорошо, что Лена позвонила, у Гали пропадают два билета профсоюзных – поездка в старинный город Гусев. Музей, прогулка, монастырь древний с чудотворным источником и парк этнографический. И всё – за копейки.
Лена так ни на одно свидание не собиралась, как в эту поездку. Сразу решила, что лицо никому показывать не будет. Платочком лёгким завесит, так, чтобы одни глаза были видны. Хорошо, что поездка паломническая, все женщины православные, не будут модничать.
Марика, правда, она не уломала. Стал прикидывался больным: мол, в голове у него гудит, в животе крутит, в автобусе укачивает, и вообще, что он там забыл?! Ясно дело: стесняется матери. Махнула рукой: пусть дома сидит! Она сколько лет никуда не выбиралась, ничего, кроме больниц, грязных полов и унитазов не видела.
На сердце и тревожно и радостно – всё какая-то перемена. Крестик она никогда не носила, а тут достала из шкатулки – мамин подарок. И цепочку к нему тонкую, серебряную. Лена иногда заходила в храм – свечки поставить. Хотя и не очень верила, что поможет, но – на всякий случай.
Место ей в автобусе досталось у окошка, и она, не отрываясь, смотрела: поля зелёные, перелески кудрявые, а вот серебристой змейкой мелькнула река, а вот серые домишки сиротливо притулились у дороги, а вот береза белая, резным листом изукрашена. Вот мужика на велосипеде они обогнали – к раме коса прикручена, а вот козы на лужке пасутся, и два козлёнка при них – белый и белый с черным пятнышком на боку.
Экскурсовод Федя, школьный учитель истории, старинный город Гусев подал с таким шиком, так задурил путешествующим голову царями, князьями, эпохами, что, кажется, в Париже и то меньше достопримечательностей. И облупленные фасады домов, и бедные улицы с побирушками, не говоря уж про краснокирпичные строения Введенского мужского монастыря – всё после рассказов Феди у паломников вызывало умиление.
Гостиница «Центральная», где их разместили, была самой простой – с обшарпанной, советской ещё мебелью, с истертыми покрывалами и рассохшимся паркетом. За стойкой регистрации сидела старушка в стеганой жилетке и вязала носок из козьей шерсти.
В номер Лену поселили вместе с Евдокией Мироновной, женщиной доброй и богомольной. Она сразу взяла шефство над ней: заставила снять с лица «занавеску», покормила лапшой быстрого приготовления (кипятильник и «сухой паёк» у Мироновны всегда при себе), напоила чаем и начертала план на завтрашний день:
– С утра нам дали свободное время, кто спать будет, кто на базар пойдет за деревенским маслом, оно тут славное, а мы с тобой, Ленушка, давай сходим в храм к ранней обедне. Наши пойдут позже, по расписанию. А я, гляди, ранние службы люблю! Ни толкотни, ни духоты и на душе просторнее.
После хлопотливого дня Лена долго не могла заснуть. Как там Марик? По телефону отвечал – «всё нормально». Голодный небось сидит, хотя наготовила ему много, по кастрюлькам разложила, на бумажке всё написала.
Потом Лена стала вспоминать людей из автобуса. Федю, который так ловко «врал» и «заливал» про Гусев, благостные семейные пары – видно, что люди не первый раз на богомолье выехали, двух девушек-подружек с нечистой кожей, отчего, наверное, они и жались по углам, всё время отходя в сторонку от группы. Глупенькие, посмотрели бы на Лену!..
Ранним утром шли они с Мироновной в храм. Город Гусев, умытый скорым ночным дождём, сиял. Пахло липовым цветом, благоухали махровые пионы на самодельных клумбах. Соперничая, перекликались петухи во дворах, и так было свежо, легко, грустно и радостно – одновременно.
– Как пригож Божий мир! – вздыхала Евдокия Мироновна. – Живи – не хочу!
В этом торжественном раздумье они вошли в старые монастырские ворота.
