По новенькой дорожке молодая мамочка в джинсах и маечке важно катила коляску. Женя уступила ей путь, да и вообще здесь можно «срезать», перейдя через лужайку. Справа бросился в глаза пышный, богатый куст с ярко-оранжевыми плодами, рясными, частыми. В тёмной листве прятались розовые цветы, источающие полузабытый аромат – чуть-чуть «одеколонный», торжественный. Женя искоса взглянула на куст и узнала, удивляясь его пышности: «Шиповник».
И вдруг – словно её пронзило – она замерла, остановилась, и память, всё накручивая и накручивая детали и подробности, унесла в прошлое, заставляя сердце сжиматься и плакать.
Он звонил ей утром, в шесть или даже раньше, и эта резкая телефонная трель каждый раз пугала её несчастьем («с мамой плохо?», «с отцом?»), она обреченно хватала трубку, говорила «слушаю» с нажимом, волевым и бодрым голосом, будто встала давным-давно и готова встретить несчастье во всеоружии.
– Женя, здравствуй, – слышала она бегущий по проводам сквозь шумы и трески озабоченный голос брата. Камень с души падал – в хранилище замурованных страхов, она отвечала автоматически, вежливыми затверженными фразами, и всё никак не могла отойти от пережитой внутренней мобилизации – подготовки к несчастью. Слушала невнимательно, да, впрочем, брат всегда спрашивал одно и то же: будет ли она сегодня на работе, а то он хочет зайти, повидаться.
– Да, да, конечно, буду счастлива видеть вас, – певуче и приветливо отвечала она, и, действительно, в эту минуту была счастлива несостоявшимся ужасом жизни.
Потом Женя в изнеможении падала на постель, иногда тотчас блаженно засыпая до будильника (ещё целый час!), или лежала, затуманенная разбитым сном, собираясь с силами для московского суетливого дня.
Ранние звонки объяснялись так: брат приезжал на поезде из Белгорода, ему надо распланировать день. Он звонил с вокзала, из телефона-автомата (мобильной связи ещё не было).
Теперь она вдруг остро почувствовала, как ей не хватает звука резких, пронзительных трелей в серых московских рассветах.
…Он появился в её жизни внезапно – двоюродный брат по отцу, о котором она слышала лишь семейные байки и предания в исполнении матери: «Петя самый башковитый у Панкрата», «Как ушел из дома в армию в 18 лет, так в деревню и не вернулся», «Петя разведённый, познакомить его с Таней – чем не невеста? Работящая, славная…». Приезжая домой, Женя слушала эти (и другие) житейские расклады вполуха – ни разу не виданный ею Петя был фигурой мифической, вроде Геракла из древнегреческих сказаний.
В рамке, под стеклом, в сонме другой родни был «заведён» его портрет времен армейской службы – волевой мужчина в гимнастёрке со значками на крутой груди – «Гвардия», «Воин-спортсмен», «Отличник боевой и политической подготовки». Лицо у Пети – серьезное, сосредоточенное, взгляд – в сторону, с холодным прицелом, как у альпиниста, который понимает, что эту вершину он обязательно возьмёт. Женя робела таких людей: чувствовалось – они с рождения знают, для чего живут. Нет, она другая – у неё полный хаос и неразбериха по всем направлениям, и она стыдилась своей душевной разбросанности.
Петю знали Женины сёстры – он ближе к ним по возрасту, их связывали общие воспоминания юности, посиделки, знакомые, интересы, да что там, связывало само время, умчавшееся безвозвратно! Размокшие проселочные дороги, по которым осенью и весной невозможно пробиться в родную деревню, тяжкий труд на колхозных полях, прикованность к огороду и хозяйству, мечты о иной жизни – безбедной и чистой, в городе, «на всём готовом». Петя и стал «локомотивом прогресса» – старший, он выбился в люди, вывез из деревни братьев и сестёр, и редко, раз в год перед Пасхой, бывал на родине – оправить могилки родителей. Останавливался у дяди, начинался «вечер воспоминаний» – за бутылочкой «беленькой», жареной картошкой, солёными огурцами из кадушки; а ещё – крупно нарезанное розовое сало (оно же шло на гостинец племяннику), чёрный хлеб… От матери по телефону Женя выслушивала новости – приезжал Петя, и ему было сказано: «Женись, Таня – добрая женщина, тоже разведёная, соседка наша бывшая, уважительная и на вид хорошая». И что отец повёл Петю знакомиться, но не судьба – Тани не оказалось дома.
Женя, вспоминая волевое лицо брата на армейской фотографии, сразу усомнилась в успехе затеи – нет, не для Тани он рождён. И всё же что-то новое, авантюрное, открывалось в Пете – надо же, пошёл знакомиться! Или подвыпил сильно?!
Женя верила в большую любовь: ей казалось невозможным, что люди могут соединиться всего лишь по симпатии или расчёту. Жизнь сплошь и рядом опровергала её: знакомились и женились по переписке, по сводничеству, по раскладам родственников, по взаимным выгодам. А она… Она всё, кроме любви, считала «ненастоящим». Разве брат мог жениться на Тане после случайного знакомства?! Хотя…
Мама писала: «Приезжал Петя, ночевал у нас. Серёжка, брат его, в Челябинске, на металлургическом комбинате, Павлик – работает в Кургане шофером, а Веру он устроил в Белгороде в бухгалтерию. А сам живёт один, завод ему дал квартиру однокомнатную. „Ходит в гости“ к Гале (жена бывшая) и к Семёну. Я ему кажу: „Петь, ну зачем ты сына так назвал?“ А он: „А вам не нравится?“ – „Ну ты б хотел, чтобы тебя Сёмкой дразнили?“ Он подумал-подумал и говорит: „Нет, не хотел бы“. – „Ну вот! А вы над дитём издеваетесь! Что это за имя – Семён! А берёшься других учить…“ – „Тётя Шура, теперь поздно переименовывать, я уже привык“. Я его угощала, он у меня спрашивает: „Тётя Шура, расскажите, как это выглядит – картошка соломкой?“ – „Утром, говорю, пожарю тебе“. Сделала ему на завтрак, порезала картохи брусочками, как ты делала, когда приезжала. Петя прямо расстроился: „Вот это и есть соломка?“ „Ну да“. – „А мне Галя, бывало, выказывала, что я ей некультурно картошку жарю – пластинками. Мол, соломкой хочу. Если б я раньше знал!“ Видишь, как переживает он по Гале! Расспросил про наших девчат, кто где. Там же, кажу. Одна на Украине, одна в Казахстане, а Женя у нас в Москве теперь работает, в газете. И дала ему твой телефон, он попросил. Ты уж его приветь, познакомь с хорошей женщиной его лет. Чё ж такой мужичага один! Нудно ему».
Женя читала письмо в автобусе, пока ехала к метро. Место удалось захватить сидячее, одинарное, у слезливого окна: кропил дождь, машины медленно двигались в унылой пробке, нервно мигая красными фонарями. Как, интересно, мама себе это представляет: Женя должна устроить личную жизнь чужого, в сущности, человека! Взрослого мужика, который старше её на пятнадцать (или даже больше) лет. Или это шутка такая?! Она тяжко вздохнула и отодвинула семейную думу в сторону – может, Петя ещё и не объявится? Они абсолютно чужие люди.
– Женя, к тебе брат пришёл, – говорили ей встречные, когда она рысью неслась по коридору (вечно ей было некогда!).
– Ага, спасибо!
После двух или трёх заходов в редакцию Петю знали все – от вахтёров до фотографов и журналистов. В режимное здание он проходил свободно – охрана к нему привыкла.
То и дело у Жени возникали диалоги с коллегами:
– Почему ты с братом так официально общаешься?
– Он старше меня намного. Не могу же я солидному мужчине «тыкать»!
