– Ой, а я убегаю! Олечка, ты – чудо, прелесть! Шарфик какой пёстренький! А сумочка! А что в ней носишь, такая тяжесть?! Пуговички оригинальные! Авторская работа, из салона?.. Наконец-то ты выбралась! Прости, что оставляю тебя; я на минутку, я мигом, одна ногам там, другая здесь, начальство срочно вызвало…
– Какое начальство?
– Я здесь работаю уже полгода! Видишь, мы редко встречаемся, ты ничего обо мне не знаешь! Думала, я позвала тебя книжки читать?! На презентацию? Хи-хи! Хотя я полистала, своеобразно, на любителя. Меня такие темы не трогают, главное для женщины – погода в доме, личная жизнь. Я тебе расскажу про Сашуню, отношения… Мы должны всласть потрещать, за все пропущенные месяцы! Обсудить движение планет, бренную реальность, бурю чувств!
На Машуню нельзя обижаться – глаза сияют, видно, что действительно рада – аж на месте пританцовывает, кудряшками потряхивает.
– Ладно, – Ольга махнула рукой. – Припаду пока к пульсу высокого интеллекта. Не переживай, я тебя дождусь.
– Ага, ага, момент, sorry, – зачастила Машуня, дружески сжала её запястье и упорхнула – в розовом пальто-крылатке – «как мимолетное виденье». И тотчас затерялась в вечернем людском потоке, струящемся по бульвару к метро.
Ольга вздохнула, сдала плащ в гардероб усталой пенсионерке – недавно бедняжка весьма неудачно выкрасила волосы в ядрёный морковный цвет. Сделав замысловатую загогулину в извилистых поворотах узкого коридора, Ольга оказалась в небольшом, уютном зальчике культурного центра «Москва-интеллект».
«Негусто!» – Интеллектуалов, включая Ольгу, собралось человек пятнадцать. В основном это были старые евреи с печатью поиска смысла жизни на лице – унылые носатые мужики в джинсах или в заношенных брюках, сердитые деды в растянутых свитерах с катышками, в добротных, всесезонных ботинках с тупыми носами. Мирское и внешнее, похоже, их волновали мало, главное – идея и истина, до которых они, судя по их важному виду, безусловно, добрались.
Синклит мудрецов разбавляли пожилые дамы с увядшими лицами, ярко накрашенными губами, с вызывающе крупными бусами, брошами, серьгами, перстнями; драгоценности призваны были заместить безвозвратно ушедшую молодость.
Цветущая юность, впрочем, тоже присутствовала. В центре зальчика гордо восседала пара «офисных хомячков». Поразительно некрасивый юноша-хипстер явно поставил своей целью «порвать глаз» публике: причёска а-ля нутрия, очки в чёрной пластиковой оправе, кофта грязно-зелёного цвета, голубые джинсы-дудочки. К «комплекту» была приложена длинноволосая миловидная девушка в тёмном платье с глубоким декольте. С молодёжью гужевался пожилой, коротко стриженный джентльмен с холёными усами; он что-то тихо назидал хипстеру, ласково улыбаясь девушке и явно стараясь понравиться ей.
Ольга деловито заняла место напротив центрального стола, где уже суетился герой дня – невысокий, плотный мужичок с обличьем и повадками доктора наук; по тому, как он раскладывал бумаги и книги, как поправлял очки и окидывал торопливым взглядом зал, чувствовалось, что хоть и немало на его веку прочитано лекций и перевидано аудиторий, всё ж сегодня, представляя монографию «Культурный либерализм», он испытывает лёгкий мандраж.
«Давай, жги! – мысленно подбодрила его Ольга. – А мы расслабимся и запасёмся поп-корном, как говорит молодежь». Она уже смирилась с тем, что вместо милой болтовни с Машуней ей предстоит выслушать доклад доктора культурологии. Впрочем, почему бы и нет?! Для расширения кругозора?
Мужичок (его звали Юрий Платонович) отодвинул на край стола узкую вазу с крупными малиновыми розами, поёрзал на стуле и изготовился к началу действа. Цветы были так совершенны, что Ольга сначала подумала, будто розы искусственные, но нет: автор объяснял гостю, крупному, фактурному мужику с седым ёжиком и слуховым аппаратом за ухом: «Это мне Зоинька подарила… в честь презентации… мы давно дружим…»
– Итак! – Докладчик поднял вверх указующий перст, прокашлялся и призвал зал к вниманию. – Сегодня мы поговорим о нравственном выборе русского человека…
Ольга искоса бросила взгляд на аудиторию. Евреи меланхолично и расслабленно внимали, хипстер, наморщив лоб, даже полуоткрыл рот с выступающими вперед зубами – тема, видимо, была для него в новинку; джентльмен с усами плотоядно поглядывал в декольте смущающейся девушки, дамы, пользуясь моментом, деликатно охорашивались – трогая браслеты, бусы, кольца, поправляя рюши и драпировку на одеждах.
Платоныч между тем резко взял старт. Он бойко читал доклад по бумажке, иногда прибегая к жестикуляции – изображая свободной левой рукой некое «дирижирование смыслами»; в правой длани он держал – чуть на отлёте – лист бумаги с напечатанным текстом.
Смысл книги сводился к следующему: Пушкин, Лермонтов, Гоголь были отъявленными либералами, они противостояли архаичным соборно-авторитарным основам русской культуры. Писатели, вопреки дикой среде, выбрали свободу и стали реформаторами костного имперского общества. «Альтернативность… интерпретация… права человека… способ жить… личность… аксиология…»
Докладчик излагал теорию с большим жаром; он рассуждал о «новом типе божественного у Пушкина», о тридцати идеологиях, обнаруженных у поэта, о созерцании рая в «Демоне» Лермонтова, о бессмысленности темы пути у Гоголя, о постмодернизме русской истории, о «падении в бездну» и подвиге интеллигенции, о любовных желаниях и муках творческой личности; и всё же, несмотря на вложенные старания и испепеляющий пафос лектора, минут через десять аудитория явно заскучала по «рекламной паузе». Лысый мужик с брезгливым, недовольным выражением лица упорно боролся со сном, голова его то и дело опасно клонилась в сторону, он с трудом разлеплял глаза; ещё один гость нахально пересел к чайному столику, положил в пластиковую тарелку печенюшку, зашуршал конфеткой, потянулся к кулеру за кипятком… «Да где ж Машуня пропала!» – загрустила Ольга, чувствуя, что духовно полностью «отлепилась» от Платоныча.
И тут опытный докладчик прибег к сильному средству оживления аудитории.
– Душе настало пробуждение! – фальцетом вскричал оратор так, что лысый мужик от полученного звукового удара вздрогнул и мотнул головой, как лошадь, укушенная оводом. Но следующая строка утонула в неожиданном кашле – Платоныч поперхнулся «на взлёте».
«Пушкин отомстил», – усмехнулась Ольга.
Лектор достал платок, высморкался.
– Простите! Я не очень долго?! (Аудитория воспитанно промолчала.) Я прошу пять минут, пять минут! Для раскрытия темы любви! И Окуджавы сборничек почитать! С него, между прочим, началась новая поэзия в России!
«Тьфу! Да откуда ты взялся на мою голову!» – Ольга достала телефон, посмотрела, нет ли пропущенных звонков, сообщений. «И куда Машуню на ночь глядя понесло?»
– Пушкин на своём пике – это Высоцкий! – вещал между тем культуролог.
«Бред какой!» – Ольга возмущенно оглянулась, но поддержки не нашла: аудитория, похоже, разделяла смелые выводы доктора культурологии.
– Окуджава – трагическая фигура, не понятая духовными лидерами перестройки. Здесь у нас присутствует Семён Афанасьевич, – докладчик почтительно, по-чиновничьи, склонился в сторону мужика с седым ёжиком и слуховым аппаратом, – он стоял у истоков либеральной революции 1991 года, патриарх, так сказать, освободительного движения, и я специально для него хочу зачитать… Из сборничка Окуджавы… – Платоныч пролистнул несколько страниц в небольшой книжице. – Вот… «Давайте восклицать, друг другом восхищаться…» Любить, любить людей, призывал нас великий гуманист-современник!
