Зинаида от обеда отказывается – недавно из-за стола, да и неохота по такой жаре.
– И правда, – подхватывает кума. – Но я угощение предлагаю, потому как гость в дом – скатерть на стол! Всё равно надо посидеть, а то достатка у семьи не будет. Ты в приметы веришь? В сглаз, в колдунов? В белую магию? Я верю чуть-чуть. Хотя не всегда сбывается. Давай я тебе кваску домашнего? Или компота – каждый день свежий варю? Стоп! – взмахивает она длинной рукой с длинными, музыкальными пальцами. – Вася мёд позавчера качал, соты есть! Пошли-пошли, чай с липовым цветом, а хочешь – со зверобоем, с душицей, травы сама собирала. Слава богу, праздник религиозный нынче, работать нельзя. Так надоела эта работа! А ты, кума, надолго? Как там тётя Даша, дядя Ваня? Как здоровье их?
Зинаида отвечает про родителей, что, мол, чувствуют себя «по годам». Про себя новости излагает скупо и неопределённо – мол, приехала проведать, родню повидать, отдохнуть.
– А свекровь как? А Стёпа твой, так и работает в метро? Доченька, Маечка, уже невеста небось? Машину новую не купили? – кума Полина как на машинке строчит, Зинаида отвечать не успевает.
Кухня, она же столовая, у Полины просторная, стол большой, светлой клеенкой накрытый, на окне занавески веселые: простенький ситчик в мелкий редкий цветочек; на подоконнике – букет полевой в зелёной прозрачной вазе; в углу холодильник и морозильник, дальше мойка, буфет с посудой, газовая плита, машина стиральная тут же. Шкафчики на стенах в обилии. И кот рыжий на скамейке у окна. Даже голову не поднял на их явление и одним глазом не глянул.
– Хорошо у тебя! – ахает Зинаида. – Уют какой!
– Ой, кума, да у всех так, – скромничает хозяйка. – Чё мы тут видим, в деревне, одну работу!
В простенке между шкафчиками – плакат-афиша. На нём красны девицы в сине-белых сарафанах, в венках с разноцветными лентами. Держат бубен, гармошку, ложки, балалайку. В ногах у них прилёг, опёршись на руку, лихой усатый мужик в кубанке, в алой атласной косоворотке под пояс, в чёрных шароварах, заправленных в ладные сапожки.
– Я ж теперь пою в самодеятельности, – объясняет кума Полина, видя интерес Зинаиды к плакату. – Ансамбль «Хуторяне», двенадцать женщин и один мужичок-аккомпаниатор. Это мы на фестиваль в Каменку ездили.
Зинаида шутит:
– Небось принимали как народных артистов.
– Представь себе, везде идём на «ура»!.. Ты не поверишь, но люди на подворье к нам прямо ломились. Мы на площадке плетень поставили, два подсолнуха, кринки на колья повесили, печь бутафорскую выкатили, ну и столы с угощением. Как без этого, чё за гулянка?! У нас три поросёнка жареных, тьма колбас, бидон самогона, хлеба́ подовые, сало, баранки-ватрушки, мёд натуральный. Куда там!.. Мы как дали песняк!.. Народ лёг от восторга.
– Ещё бы, бидон самогона!..
– Ага, – хохочет кума Полина. – Нас теперь везде зовут – программа накатана, песни проверенные. – И, ловко накрывая на стол, она с ходу затянула «Ой, при лужке, при лужке, при широком по-о-ле…».
– Ну как? – Кума спела два куплета.
Откинувшись на спинку венского стула, она блаженствовала, дуя на блюдечко с пахучим травяным чаем.
– Здорово! Но это ж надо иметь способности артистические, – как бы примеривая на себя успех Полины, раздумчиво заметила Зинаида.
– Главное не способности, а выходка, – пояснила кума. – Вот у меня – слух есть, а голос несильный. И всё равно я – солистка. Глотку нынче драть не надо, мы же в микрофоны поём. Главное – стать! Ножкой топнуть, плечиком повести – в общем, показать себя. (Кума, как в «цыганочке», слегка дрогнула грудями и задорно подмигнула Зинаиде.) Вот что надо людям! Улыбнуться, настроение создать! А мы это – запросто делаем! Я тебе покажу. – И Полина вихрем улетела в глубь дома. Тотчас вернувшись, разложила перед Зинаидой веером фотографии. – Видишь, День города, Праздник урожая. А это мы с Танечкой солируем на фольклорном празднике. Подружка моя задушевная. Некоторые бабы отказываются ездить: мол, куда детей девать? А я всегда готова: девчат по соседям пристрою, или найму кого приглядеть. Если никуда не выезжать, тут вообще с ума сойдёшь!
– Нарядов у тебя, я скажу, – не удержалась Зинаида от завистливого замечания, разглядывая фото. – Ты всё время в разном позируешь.
– Да это не моё! – отмахнулась кума. – Платье, с белым воротничком, Танино, а блузка, клетчатая, очень мне нравится, хорошо сидит, Женька дала. А вот Зойкина кофточка, тоже милая, фасон редкий. Мы всё носим сообща, пока вещь в моде. Мужикам, я тебе скажу, если ты кому нравишься, им всё равно, во что баба одета. А если нет, то хоть расшибись, его ничем не возьмёшь. Мужики – это нечто, у них свой механизм в голове. Это инопланетяне, непознанные существа. А бабам, да, важно; они всегда отслеживают вещи, причёску, макияж, педикюр, маникюр. У нас люди, чтобы в магазин выйти, по часу красятся! О как! А то тебя так ославят, что месяц от помоев отмываться будешь.
– Делать нечего, вот и чешут языками, – осудила Зинаида местных «лидеров мнений».
– Вот именно! А на общественно-полезный труд никого не загонишь! А я, знаешь, как в солистки выбилась, так меня прямо понесло. Пошла в сандружинницы, мы «гран-при» на соревнованиях взяли. Нет, серьёзно, нас пять баб из ансамбля, мы сначала перевязки друг другу делали, потом как вышли на районный уровень, как дали жару!.. Депутат областной приехал на соревнования, почётный гость, мы ему повязку на голову, и – на носилки!
Зинаида хохочет. Кума Полина продолжает:
– Да это что! После сандружины я вообще поднялась в верха. Вошла в Совет деревни. В нём директор школы, бывший бригадир из колхоза, технолог колбасного цеха, завклубом и я. Обсуждаем: пьянство, воровство, безработицу и отток молодежи в города.
– И что же, есть польза?
– Да какой там! – Кума Полина безнадёжно махнула рукой. – Всё на месте или даже хуже. Но народ доволен: общественность работает. Начальство тоже: когда приезжают проверяющие или телевидение, мы своей ячейкой собираемся и режем правду-матку на публику. Поговорим, власть поругаем – всё какая-то разгрузка. А вообще, я тебе скажу, это – «художественная самодеятельность». Есть колхоз – есть жизнь. Нет колхоза – садись и соси лапу синего медведя (правящей партии то есть). Я вчера на колхозном поле наломала початков и наварила кукурузы. Вода на столе – и то из колхозной колонки, огород – колхозный трактор весной вспахал, ну всё, за что не возьмись, колхозное. Если б мужики колхозное зерно не воровали и не продавали, я бы ни поросёнка не выкормила, ни уток. Без зерна – ложись и помирай. Хлеб всему голова!
– А мёд откуда? – Тёмно-коричневые соты, щедро наваленные на большое синее блюдо, сочатся светлым расплавленным золотом.
– Ой, да это дар Божий! Прошлой осенью Вася вышел из дома, глядит, на рябину, что у нас под окном, рой пристал. Он поймал его, разделил, и всю зиму ульи делал. У Васи дед пчёлами занимался, это у них наследственное.
Сейчас у нас восемь ульёв, пасеку в лесу поставили, позавчера качали, два бидона мёда вышло. Сахаром пчёл не кормим, всё натуральное. Так что ешь, не бойся, ничего не подмешано. А покупать пчёл, разводить – дорого вышло бы.
