Вот и городок. Первый трамвай стоит на конечной. Водитель курит, пьет кофе из термоса. Вчерашние деревья. Вчерашние дома. Вчерашний мусор в урне, и даже светофор вчерашний; никто пока не видел их сегодня, никто не проснулся, только он, Шершнев, да тот водитель. Компостер в трамвае уже прожужжал шестеренками, выставил сегодняшнее число, но не пробил пока ни одного билета.
Поворот вправо. Церковь на холме. Он успеет, как будто еще длится вчерашний долгий день.
Мелькнула черная фигура. Священник, что ли, вышел. Какой у них там обряд, во сколько начинают? Католики? Протестанты? Ему все равно. Другой бы подумал, что встретить священника у дороги — дурной знак. Но Шершнев лишь легко прибавил газу. Сегодня не будет дурных знаков. Даже если священник запомнит машину и расскажет потом полиции, уже будет поздно.
Поворот, яблоневая аллея, свежий пролом в кустах — грузовик, наверное, сдавал задним ходом. Узкая долина. Все как в отчете «наружки». Объект наверняка спит. Все спят.
Но один не проснется.
Когда из-за леса поднялся вертолет и металлические голоса заговорили с ним, он успел оглянуться — дорогу сзади перекрыл бронированный полицейский фургон.
Шершнев бросил машину через канаву вверх на холм. Легкое чувство удачи еще несло его над камнями и кочками. Автомобиль уперся в крутизну и заглох.
Шершнев побежал к деревьям. Вверху стрекотал вертолет, металлические голоса требовали остановиться. По траве стеганула очередь, но он сумел ворваться в лес. По склонам разнесся лай собак, он слышал команды, выстрелы. Лес кружил его, подставлял под ноги то корягу, то промоину, хлестал ветвями.
Под откосом нашлась песчаная ниша, нора, и он забился туда, ошалелый от бега.
Сверху упала газовая граната, зашипела, разбрызгивая белесый кислый дым. Он мог еще активировать контейнер, выпустить Дебютанта на свободу; попытался нащупать его, чтобы хоть прикоснуться, ощутить, что у него есть оружие.
Карман был пуст. Флакон выпал где-то по дороге.
Плача от слезоточивого газа, он выполз наружу, облепленный листвой, как леший.
Обступив полукругом, его держали под прицелом бойцы в черных штурмовых противогазах.
Шершнев медленно поднял руки.
Из-за деревьев подбегали все новые и новые спецназовцы.
Дула смотрели ему в лицо. Единственное открытое лицо среди десятков черных масок.
Уже вечером оно будет во всех газетах. В телевизоре. В интернете.
В смартфоне у мальчишки из контейнера.
В смартфоне у Максима.
Неужели, неужели вся непруха последних дней была из-за него, Шершнева? Ради того, чтобы Максим — узнал?
Нет. Нет. Не может быть.
Шершнев почувствовал, как по щекам текут не приносящие облегчения, вызванные едким газом слезы.
