Мой голос дрогнул, и сердце, похоже, тоже… Почему мама не может понять? Почему?!
– Я не собираюсь спорить с тобой, но как можно было остаться после всего этого?
– Ты могла отойти… – сказала мать, которая в прошлом «отходила» сотни раз. Она вообще не могла решить никакую проблему, если рядом не было бутылки.
«Да иди ты…» Я настолько кипела от злости, что не могла найти ни одного нематерного слова. Она еще что-то говорила, но я уже не могла слушать… В отчаянии я сжала свободную руку в кулак. Бесполезно даже было считать до десяти. Хотелось сломать что-нибудь, но я сдержалась. Я, черт возьми, сдержалась. Я выше этого.
– Знаешь что? Ты права. Но мне пора бежать. Много срочной работы. Позвоню тебе позже.
И в этом вся моя мать. Она не умела бороться. Вероятно, эту черту характера я унаследовала от отца, кто бы он ни был.
– Ладно. Люблю тебя.
Я узнала, что такое любовь, от своего брата, от Дианы и ее семьи, даже от своих приемных родителей. И это не было тем извращенным, ужасным чувством, которое заставляет поступать только так, как лучше для тебя. Любовь делает вас сочувствующим, заботливым, настраивает на лучшее. Я не собиралась копаться в том, что под любовью подразумевает моя мать. Я достаточно времени посвятила этому в прошлом. Сейчас это было просто слово, которое от тебя хотят услышать.
– Угу, я тоже…
Я не понимала, что плачу, пока не почувствовала, как слезы капают с подбородка на рубашку. В носу резко защипало. Я превратилась в пяти-шести-семи-восьми-девяти-десяти-одиннадцати-двенадцати-тринадцати-и-четырнадцатилетнюю Ванессу, которая в те годы так сильно переживала боль. Ванесса лет пятнадцати и старше в основном испытывала другое чувство: злость. Злость на эгоизм матери. Злость на то, что она несколько лет не могла преодолеть пристрастие к бутылке уже после того, как нас забрали у нее. Злость на то, что меня снова и снова так надолго бросали одну.
Из сотни раз, когда мама была нужна мне, в девяноста девяти ее либо не было рядом, либо она была настолько пьяна, что все равно что отсутствовала. Дианина мама стала для меня большей матерью, чем родная. Моя приемная мать давала мне больше материнского тепла, чем женщина, которая меня родила. Я практически одна вырастила и Оскара, и саму себя.
Но если бы я не прошла через все это, я не была бы там, где нахожусь сейчас. Я не стала бы такой, какая я есть. Не благодаря матери и сестрам, а вопреки им. Большинство дней в году я была довольна собой. Я могла гордиться собой. А это чего-то стоило…
Едва я успела утереть заплаканное лицо и положить свой телефон, как дверь загрохотала от знакомого стука: бам-бам-бам. Господи, если бы я могла зарычать…
– Да? – насмешливо отозвалась я, подавив желание спрятаться под одеялом. Раньше мне никогда не хотелось этого делать.
Несмотря на то что «да?» нельзя было рассматривать как прямое приглашение войти, я не особенно удивилась, увидев, что дверь открылась и в нее просунулась голова человека, лицезреть которого мне в ближайшем будущем совсем не хотелось.
– Да? – повторила я, подавив желание сказать ему какую-нибудь гадость. Уверена, что на лице у меня было все написано, глаза опухли от слез, но я не собиралась скрывать это.
Эйден распахнул дверь и вошел. Прежде чем сосредоточиться на мне, он быстро окинул взглядом комнату. Когда он увидел мою заплаканную физиономию, которую я не прятала, брови его сошлись на переносице, рот сжался в одну линию.
– Нам надо поговорить.
Когда-то, в незапамятные времена, я мечтала об этом. Но сейчас был не самый удачный момент.
– Почему бы тебе не пообщаться с Лесли, пока он здесь?
Огромные бицепсы на руках напряглись.
– Он согласился с тем, что мне надо пойти к тебе и поговорить.
Я сощурилась, не обращая внимания на резь в глазах.
– Ты сказал ему, что мы в ссоре?
– Нет. Он понял это и без моих слов. – Эйден опустил свои ручищи. – Я хотел поговорить с тобой еще вчера вечером.
Но я проигнорировала его стук. Какой смысл врать, если он точно знает, что я не спала?
Прежде чем скрестить руки на груди, Эйден сжал кулаки.
– Извини за мои вчерашние слова.
Его извинение ничуть не впечатлило меня. Уверена, он понял это по моему лицу.
В привычной для себя манере он не позволил себе отступить от намеченного.
– Мне не нравится, когда над головой висит что-то нерешенное. И если у нас с тобой проблема, нам надо ее обсудить. Я имею в виду то, что я сказал тогда, в твоей квартире. Ты мне нравишься настолько, насколько мне вообще может кто-то нравиться. Я бы не пришел к тебе, если бы это было не так. Ты всегда относилась ко мне не только как к человеку, который платит тебе, и сейчас я это вижу…
Ему действительно неловко или это плод моего воображения? Интересно…
– Я эгоистичен и эгоцентричен. Я знаю. И ты это знаешь. Я все время забиваю на людей.
Именно так. Забивает. Знаю это из первых рук.
– Я понял, что ты не такая. Ты не отступаешься от своих слов. Я… я не думал, что ты расстроишься, если я не поеду, – осторожно сказал он.
Я открыла рот, чтобы сказать, что никому не понравится, когда кидают, но Эйден уже продолжил свою скомканную речь:
– Но я понимаю, Вэн. Если люди не говорят мне в лицо, когда я кидаю их, это не значит, что они не расстроены, правда? Я не хотел обидеть тебя там, на лестнице. Я только хотел удостовериться, что с тобой все в порядке и что ты не собираешься убить меня во сне за то, что я подвел тебя. А потом я вышел из себя.
У меня действительно были мысли убить его во сне, но почему-то я не сильно удивилась, что он догадался об этом.
Пока я размышляла, Эйден поднял на меня глаза.
– Я не пыталась докопаться до тебя, – заявила я.
Потом, немного подумав, мысленно добавила «почти».
Он наклонил голову, как бы собираясь поспорить.
– Пыталась. Но имела на это право. Сейчас у меня много чего происходит.
Первая моя мысль была: «Конец света! Он откровенничает со мной…»
Вторая мысль: «Ясно же, что он в жутком стрессе».
Он ничем не выдавал себя: ни голосом, ни движениями, но это было очевидно. В первый же месяц сезона на Эйдена много чего свалилось. Сам он ухитрился растянуть лодыжку. Зак вылетел из команды. В довершение всего Эйден беспокоился о визе и своем будущем. Не только в «Трех сотнях», но и в НФЛ. Травма могла сказаться на его дальнейшей карьере. Теперь при каждой ошибке люди будут думать, а так ли он силен, как прежде, даже если ошибка эта не будет связана с ахилловым сухожилием.
Он готов был сломаться, а ведь это только начало сентября. Я хотела спросить его, есть ли известия от адвоката, не появилась ли уже наша брачная лицензия, не перестал ли Тревор быть занозой в заднице и не начал ли искать Эйдену новую команду, или более выгодный контракт, или что-то еще, что продвинуло бы его карьеру, но…
