– Нет! – твердо отчеканила я.
Щеку обожгло болью. Будто во сне, я наблюдала, как рука матери опускается и сжимается в кулак. Я схватилась за лицо, в глазах застыли слезы.
– Маленькая дрянь! Не забывай, что ты живешь в моей квартире, – снова повысила голос родительница.
– Я тоже имею право на долю в ней! Она принадлежала папе!
Я думала, что сейчас она меня опять ударит, но, вопреки ожиданиям, женщина выпрямила спину до хруста в позвонках, вскинула подбородок и одарила меня победной улыбкой.
– Совершенно верно, – медовым голосом сообщили мне, – но только при достижении двадцати одного года. Именно так написано в завещании! А до тех пор я, как твой опекун, могу распоряжаться наследством твоего отца!
Из меня как будто весь воздух выбили, но мама не унималась:
– Вот когда будет тебе двадцать один год, тогда и поговорим! Не устраивает такой вариант – можешь выметаться из моего дома! Да хоть в подворотне рожай! Мне до этого дела нет! Но мою семью ты позорить не будешь нагулянным ребенком.
Больше я не сдерживала слез. Они спокойно катились по щекам, оставляя мокрые дорожки на лице. Неужели все это говорит моя родная мать?
– Элеонора! – я вздрогнула от звука собственного имени, как от удара хлыста, подняла глаза на маму, стоявшую в дверях, – Выбирай: либо ты едешь сейчас со мной в клинику, либо убираешься вон! Где ты будешь жить этот год, меня не волнует. Машина ждет!
Больше не слушая меня, мама вышла из комнаты. Я смотрела на закрытую дверь и просто тонула в бездне отчаяния. Моя мать, Инесса Вениаминовна Истомина, всегда была властной женщиной. Как она сама утверждала – аристократкой чистых кровей. Больше всего на свете ее заботило мнение общества о себе. Я всегда удивлялась, как она сама вообще решилась на ребенка. Образ жизни, который она привыкла вести, никак не сочетался с воспитанием чада. Хотя, она мной особо и не занималась. Мы много времени проводили с отцом, он читал мне книги, всячески баловал. Мать только поджимала губы и утверждала, что он слишком меня распустил. Ведь с ней мы никогда не были так близки, как с ним. А потом… потом папа умер…
Резкий гудок машины за окном выдернул из воспоминаний. Подошла к подоконнику, выглянула. Черный «Мерседес» С класса стоял у самого подъезда. Водитель мамы, Валерий, курил у машины. Увидев меня в окне, улыбнулся и помахал рукой. Из дверей подъезда выпорхнула Инесса, вскинула голову, проследив за взглядом водителя. Скривила недовольно губы, встретившись со мной взглядом, и села в салон автомобиля, что-то проворчав Валерию.
Я поспешно отпрянула от окна. Сердце трепыхалось в груди пойманной птицей. Паника накатывала волнами, мешала думать, заставляла душу выворачиваться наизнанку от парализующего страха. Не за себя… внутри меня уже развивалось и билось маленькое сердечко. Как я могу сейчас сесть в эту страшную черную машину, поехать туда, где сделают так, что моего ребенка больше не будет существовать?
Но, тем не менее, мать была права. Отец действительно оставил странное завещание, где я могла распоряжаться его имуществом только после двадцати одного года. Инесса на самом деле могла выгнать меня из дома. Денег своих у меня нет, идти тоже некуда. Что же делать?
На какое-то время я впала в ступор, но очередной сигнал машины на улице быстро отрезвил. Я вскочила и стала метаться по комнате раненным зверем, быстро собирая самое необходимое и… то, что могло мне пригодиться. У меня появился план. Пусть шансов на удачное его выполнение было ничтожно мало, но попробовать стоило. Думать о том, что может не получиться, не хотелось. Я должна, я обязана спасти своего ребенка!
Повесила на шею кулон, который подарила бабушка на восемнадцать лет, положила в рюкзак золотые часы – подарок папы, окинула взглядом свою комнату, бывшую мне детской, и вышла на улицу. Будь что будет!
Глава 2
Ехали в полном молчании. Даже Валерий, уловив настроение своей хозяйки, сделал музыку потише. Я смотрела в окно и старалась сдержать рвущуюся наружу истерику. «Только бы все получилось, только бы все получилось», – как заклинание повторяла вновь и вновь, сжимая лямки рюкзака побелевшими от напряжения пальцами.
Мама что-то высказывала мне по поводу моего морального облика. Но сейчас мне было все равно. Внезапно яркая вспышка на улице резанула глаза, заставив вздрогнуть. Я обернулась и попыталась рассмотреть, что там случилось. Но ничто не напоминало о том, что только что произошло. Прохожие спешили по своим делам, машины двигались в своем ряду, водители лениво переругивались, стоя в пробке.
– Нора, ты меня слышишь? – голос маменьки выдернул меня из раздумий.
Я недовольно поморщилась. Терпеть не могла, когда она меня так называла!
– Слышу, – буркнула, продолжая изучать пейзаж за окном.
– Я говорю, что Любовь Михайловна очень квалифицированный специалист в своей области.
– В какой? – дернула я плечом, – В убийстве детей?
– Упрямая девчонка! – разозленной змеей зашипела родительница, – Это еще не ребенок! Это твой грех, который я пытаюсь прикрыть, неблагодарная!
– Ой, да ладно, мама, – я все-таки обернулась к ней, – сама же сказала, что это мой грех, моя ответственность, мое тело, в конце концов!
– Я уже поняла, что ты не слишком избирательна в вопросах использования своего тела!
– Не начинай! – решительно перебила ее, боясь, что не смогу сдержаться.
А что? Я посмотрела на ручку двери. Может быть, открыть ее и выпрыгнуть на дорогу? Я как завороженная протянула руку… снова яркая вспышка отвлекла меня.
– Ты видела? – я повернулась к матери.
Та недоуменно выгнула свои идеальные брови, фыркнула нечто нечленораздельное по поводу моего психического здоровья и отвернулась.
Если раньше я могла списать эту вспышку на отражение солнечного света на чем-то, то теперь была уверена в том, что это был какой-то луч, словно гигантский прожектор блуждал в поисках… чего? Какое-то странное чувство шевельнулось в груди. Я отпрянула от окна и прижалась к спинке сиденья. Ладони вспотели, а по спине пробежал холодок.
Клиника, в которой заведовала мамина подруга, располагалась в престижном районе города и походила больше на санаторий, чем на больницу.
– Между прочим, весьма дорогое удовольствие проходить здесь лечение, – не преминула напомнить, как дорого обходится ей мое содержание, маменька, когда мы вышли из машины.
Я промолчала. Нет смысла ей отвечать и что-то объяснять, все равно не поймет. Приняв мое молчание за согласие, мама повела меня внутрь. Потянулись томительные минуты ожидания в коридоре перед закрытой дверью главврача, за которой Инесса договаривалась со своей подругой насчет меня. Я в кровь кусала губы, пару раз порывалась просто убежать, но уговаривала себя остаться.
– Элеонора, – мама возникла на пороге приемной, – войди!
