По мнению мисс Миллер, она поступила в госпиталь с болями в животе, мы ей ничем не помогли, но она начала принимать свое гомеопатическое средство и поправилась. Кто я такой, чтобы говорить, что гомеопатия тут не при чем? Но мистер Баттеруорт высказался в своем духе:
– Все это полная чепуха. Такие вещи проходят сами по себе, надо только выждать. Гомеопатия! Да нет никаких доказательств, что она вообще помогает!
Дэниел согласно кивает, и оба они уходят, дружно тряся головами.
– А по-моему, помогает, – говорит мисс Миллер, когда мы остаемся одни.
– Ну, если вам стало лучше, продолжайте принимать ваше средство, – отвечаю я и бегу их догонять.
Я успеваю только записать назначения для следующего пациента: мистер Баттеруорт, вполне предсказуемо, выписывает ему новое лекарство, о котором нам толковали за ланчем, причем доказательства эффективности теперь его нисколько не беспокоят.
Мне очень хочется верить, что я не попадусь на удочку маркетинга и буду выписывать лекарства осмысленно, а не потому, что кто-то угостил меня обедом. И не продамся глобальной корпорации за бесплатный поход в ресторан, где бывает Дэйл Уинтон. Но я еще только интерн, так что поживем – увидим.
Среда, 19 ноября
Из коридора я слышу голос Руби и понимаю – что-то случилось.
– На помощь! Скорее! Пожалуйста!
Не сразу распознав в нем панику, я пару мгновений никак не реагирую. Дверь в палату открыта, внутри суетятся медсестры, кто-то еще стонет и рыдает.
– Выгоните всех отсюда и позовите кого-нибудь, чтобы мне помог, – доносится до меня возглас Руби.
Бегом бросаюсь к палате и сталкиваюсь с ней в дверях. Руби, ничего не говоря, хватает меня за руку.
Спрашиваю в недоумении:
– Что? Что случилось?
– У нее сердце остановилось, – кричит она, – не могу поставить капельницу, помоги!
Она сует мне какие-то инструменты, и мы оба кидаемся к одной из кроватей. Шторы наполовину раздернуты и вокруг толпится не меньше дюжины родственников, производя страшнейший шум. Сердце колотится у меня в глотке.
– Пожалуйста, доктор, сделайте что-нибудь, – восклицает один из родных, дергая меня за рукав и заглядывая в глаза. Лицо у него мокрое от слез.
– Только что она спокойно сидела в кровати, а теперь ничего не говорит.
На постели, без сознания, лежит крошечная хрупкая пожилая дама.
– Пульса нет! – кричит Руби. Она скорчилась возле старушки, пытаясь попасть в вену иглой.
– Миссис Сингх, миссис Сингх, вы меня слышите?! – громко спрашивает она.
Никакого ответа. Я, словно соляной столб, стою без движения. Руби бросает на меня умоляющий взгляд, я подхожу и проверяю пульс у миссис Сингх на шее. Ничего.
Входит медсестра, катя реанимационную тележку, за ней врывается еще кто-то из родных миссис Сингх и ударяется в слезы при виде нее.
– Уберите их отсюда, вызовите реанимационную бригаду, – молит Руби.
Проверяю дыхательные пути, потом ищу признаки дыхания. Их нет. Забираюсь на кровать и оседлываю грудную клетку миссис Сингх. Кладу ладони на грудину и нажимаю. Хруст. Снова нажимаю. Хруст.
Каждым нажатием я ломаю ей ребро. Мне самому страшно, но я точно знаю, что без этого она умрет. Руби удается попасть иглой ей в вену, хотя и забрызгавшись кровью. Снова появляется медсестра, закрепляет на груди миссис Сингх присоски кардиографа, а Руби надевает ей маску и начинает качать кислородный баллон, подавая воздух в легкие. Я вижу, как грудь старушки поднимается и опадает, когда Руби сжимает его. К этому моменту все ребра уже сломаны, и хруста больше не слышно. Я продолжаю жать на грудину, различая лишь звук собственного сердца, отдающийся в ушах, и шум из-за штор, где рыдают родные пациентки, пока медсестра пытается их увести.
Я все жму и жму, не обращая внимания на пот, стекающий по лицу. Такое ощущение, будто я пытаюсь ее задушить. На секунду мы прерываемся. Включается сердечный монитор. Активность сердца отсутствует, а это значит, что мы не сможем его запустить без помощи электрошока.
– Асистолия! – кричит Руби, – вводите адреналин!
Показания монитора не меняются, поэтому мы продолжаем. Медсестра прибегает сказать, что реанимационная бригада (группа врачей, занимающихся подобными ситуациями) в соседнем корпусе занята другим пациентом с остановкой сердца. У меня начинается паника. Что нам теперь делать? Руби смотрит мне в глаза.
– Все в порядке, Макс, мы справимся. У тебя отлично получается. Продолжай!
Мы трудимся в четыре руки еще 10 минут, пока не прибегает запыхавшийся анестезиолог.
– Вас только двое? – спрашивает он, подбегая к кровати. – Не останавливайтесь!
Скомандовав так, анестезиолог начинает вводить еще лекарства. По-прежнему ничего. Появляются остальные доктора из реанимационной бригады. Проходит еще 5 минут, и анестезиолог отступает в сторону.
– Думаю, продолжать не имеет смысла. Возражений нет?
Мы с Руби глядим друг на друга и останавливаемся. Отходим от кровати и идем мимо семьи миссис Сингх, низко склонив головы, пока анестезиолог сообщает им, что она умерла.
После работы мы решаем пойти выпить. Молча сидим в баре. Все случилось так внезапно: спешка, приток адреналина, а теперь неизбежный спад. Я могу вспомнить каждое мгновение словно в замедленной съемке. Мы все делали правильно. Использовали все средства, какие могли. Однако это почему-то не утешает. Хруст ее ребер до сих пор отдается у меня в ушах. Ладони ощущают грудину, на которую я давил, понимая, что так надо, иначе она умрет. Но она все равно умерла. Пока мы сидим здесь, дома рыдает ее семья. В этой ситуации не было ничего захватывающего, ничего героического. Как жестоко, как непоправимо! Мы с Руби молчим, оба зная, что думает другой. Нам хочется плакать, но мы понимаем, что это глупо: то, что случилось сегодня, произойдет еще не раз, мы увидим вещи еще хуже и ситуации еще тяжелей. Прикончив свои бокалы, мы под руку в полной тишине идем домой.
Четверг, 20 ноября
Сегодня Льюис вышел с нами покурить за корпус радиологии.
– Но ты ведь не куришь, – сказала Руби, наблюдая, как он откашливается и отплевывается, затянувшись сигаретой, которую у нее стрельнул.
– Ну да, но в больнице это единственное занятие, не подразумевающее контакта с чужими телесными жидкостями, – говорит он, выдыхая струйку дыма и снова заходясь кашлем.
Следующим к нам присоединяется доктор Палаши – просто поболтать. Как ни странно, он ведет себя вполне дружелюбно, даже душевно. Возможно, это из-за Льюиса, рядом с которым все люди проявляют свою лучшую сторону, а может, мы, наконец, перестали выглядеть новичками, что всегда так раздражает настоящих докторов.
Пятница, 21 ноября
