Руби уже проснулась и собирает вещи в поездку домой к родителям – на этой неделе у нее отпуск. Флора сидит за кухонным столом, читая газету.
– Поняла! – внезапно восклицает она.
– Что? – спрашивает Руби, копаясь в своей корзине с грязным бельем, которая простояла возле стиральной машины добрых недели три.
– Поняла смысл Рождества, – провозглашает Флора.
В медицинском колледже Флора ходила на вечерние занятия по философии и с тех пор взяла моду вслух подвергать философскому и антропологическому анализу разные случайные вещи, приходящие ей на ум, причем без всякого поощрения с нашей стороны.
– Оно нарушает монотонность нашей жизни, – объясняет она. – Придает ей осмысленность. Отмечает определенную веху. Дни рождения, Пасха, Рождество – тут нет никакой разницы. Главное, чтобы день отличался от остальных, прерывал рутину рабочих будней.
Мы с Руби молча таращимся на нее.
Потом Руби замечает:
– Никогда не думала, что скажу такое, но если выбирать – остаться здесь и наблюдать твой экзистенциальный кризис или провести неделю дома с родственниками, – я с радостью поеду домой.
Она заталкивает кое-какие вещички из корзины в свой чемодан.
– По крайней мере, там мне помогут со стиркой.
Мы все целуемся на прощание.
– Счастливого Рождества, мои дорогие, – бросает нам Руби напоследок, захлопывая за собой дверь.
– Скатертью дорога! – кричит Флора ей в ответ.
Среда, 24 декабря
Я всегда считал, что люди делятся на две категории: те, кто носит с собой зонт, и те, кто нет. При этом по человеку почти всегда можно догадаться, к какой категории он относится. То же самое всю эту неделю наблюдается в больнице, четко поделившейся на два лагеря: тех, кто хочет остаться здесь на Рождество, и тех, кто нет. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что все доктора и сестры относятся к последней категории, вот только, к сожалению, выбор у них невелик.
Многие пациенты, даже на пороге смерти, готовы уверять, что у них все в полном порядке, лишь бы скорее выбраться из госпиталя.
– А что это за лужа крови, в которой вы стоите?
– Какая, эта? О, не беспокойтесь, просто небольшое кровотечение. Оставьте, оставьте, само пройдет.
В противоположность этой группе представители другой, по разным причинам, всячески стремятся задержаться на все праздники на больничной койке под присмотром медсестер. Обычно сюда относятся бездомные, старики и те, у кого недавно умер супруг.
На утреннем обходе мы сегодня постарались выписать как можно больше людей, большинство из которых приняло эту новость с восторгом. Миссис Лукас угрожающе воззрилась на нас, когда мы подошли к ее койке.
– Вы меня выпишете или нет? – спросила она еще до того, как мы раздернули шторы.
Старая Кошелка заглянула в ее карту и начала осмотр. Миссис Лукас поступила в отделение с воспалением желчного пузыря и до сих пор лежала под капельницей с антибиотиками.
– Ай! – вскрикнула она, когда Старая Кошелка нажала ей на живот.
Кошелка в ответ призадумалась.
– Надо будет сделать еще анализы. После обеда мы вам скажем, можно отпускать вас домой или нет, – решила она и скорее пошла к следующему пациенту, чтобы не вступать в перепалку. Мы все улыбнулись миссис Лукас и поспешили дальше.
У миссис Лукас пятеро детей и муж-военный, которому впервые за 3 года удалось вырваться в отпуск на Рождество. После обхода Суприя взяла у нее кровь, и спустя пару часов я получил результаты. Воспаление не прошло. Я позвонил Старой Кошелке, которая подтвердила, что в таком состоянии отпускать пациентку домой нельзя.
– Придется тебе сообщить ей плохие вести, – сказала она и повесила трубку, прежде чем я успел запротестовать.
– Суприя! – позвал я. – Старая Кошелка просит тебя поговорить с миссис Лукас.
– Отличная попытка, Макс, – крикнула она в ответ из-за стойки сестринского поста.
Черт.
Я застал миссис Лукас в постели: она подпиливала ногти, очевидно готовясь выцарапать мне глаза, если я скажу, что ей придется остаться в больнице.
– Мне очень жаль… – начал я.
Миссис Лукас подняла голову.
– Ясно. И что? – фыркнула она.
Определенно эта женщина не заканчивала школы изящных манер.
– Хотите сообщить, что мне придется задержаться здесь на все Рождество?
– Мне очень жаль… – начал я во второй раз, но она опять меня перебила.
– Слава богу! Честно, дружище, это мой первый отдых за долгие годы. Не поймите меня неправильно, я люблю своих детей, но иногда от них просто выть хочется!
– О, я думал, вы рассердитесь! – воскликнул я.
– Рассержусь? Вы смеетесь? Пара дней в больнице – это лучший рождественский подарок из всех, что я получала, – усмехается она. – Как думаете, может, стоит сразу забронировать местечко на следующий год?
Определенно не только одиночки, бездомные и депрессивные рады встретить Рождество в больнице.
Оставив миссис Лукас дальше заниматься ногтями, я пошел к сестринскому посту, где ожидала Суприя.
– Ну как, разозлилась? – спросила она.
Грех было упускать такую возможность.
– Хм… ну естественно, еще как. Но потом я ее уговорил. Не представляешь, чего мне это стоило. Ты не против, если я пойду покурю? Надо хоть на пару минут выйти отсюда.
Суприя посмотрела на меня озабоченно.
– Ну конечно, иди, я буду отвечать на твой пейджер.
Я направился к выходу.
– Ой, Макс, на улице дождь!
Суприя сделала паузу.
– Если хочешь, я одолжу тебе зонтик.
Четверг, 25 декабря
Рождество. Просыпаюсь поздно, дома у мамы. Ем и снова сплю. Открываю подарки. Вечером вдруг осознаю: завтра мне на работу. Внезапно все рождественское настроение как рукой снимает. Теперь я чувствую себя несчастным. С тоской вспоминаю времена, когда был молод и рождественские каникулы казались бесконечными. Как ездил с родителями по гостям, наряжал елку, помогал заворачивать подарки. Теперь Рождество – это просто повод поспать подольше. Суприя вызвалась поработать в этот день, потому что она индуистка, иначе дежурить пришлось бы мне. Спасибо, Господи, за индуизм.
Пятница, 26 декабря
Кошмарное дежурство в больнице. Это уже перебор, сейчас ведь праздники. Я думал, больница в Рождество – жизнерадостное место: краснощекие медсестры с мишурой в волосах разносят пациентам индейку, насвистывая Jingle Bells, на докторах оленьи рожки, и все ожидают, не нагрянет ли в отделение Ноэль Эдмондс. Как глубоко я заблуждался! В воздухе почти осязаемо витает что-то вроде «я мог бы сейчас сидеть дома и есть пироги со своими детьми», ведь так думает большинство персонала, а пациенты словно мысленно обвиняют меня в своих хворях.
