Оглянувшись на прошедшие 5 месяцев, я вдруг испытал страх: что если это и означает быть врачом? Никакой героики, никакого гламура, никаких съемочных групп. Только бесконечный поток больных, которые вторгаются в твою жизнь и пропадают, либо выздоровев, либо умерев. Сплошная рутина. Одновременно я попытался вспомнить, как раньше представлял себе работу врача. Я точно знал, что она трудная, знал, что мне будет тяжело, что я буду уставать, но не представлял, какие буду испытывать при этом чувства. Не представлял, каково это – никогда не иметь времени на то, что тебе нравится, не иметь возможности куда-то пойти или что-то сделать, потому что ты либо на работе, либо отходишь после нее. Не знаю, свойственно это только медицине или любой профессиональной деятельности. Но теперь, когда первый шок от знакомства с работой врача у меня прошел, я задаюсь вопросом: и это все? Я никогда не был столь наивен, чтобы предполагать, что медицина – дорога, усыпанная розами, но все же не думал, что в них будет столько шипов.
Этим утром Руби сказала, что хочет уйти, что ей не нужны бесконечные стрессы и проблемы, и что она устала постоянно уставать. Подозреваю, что причина ее сомнений – это больше отношения с мистером Грантом, нежели настоящий карьерный кризис. И все равно, меня поразило, что Руби заговорила так. На работе она выглядит очень уверенной и компетентной. Наблюдая за ней, я понимаю, что, хоть она этого и не признает, ей нравится больничная нервотрепка. Нравятся стрессы, ритм, физическая усталость. Она слишком хорошо справляется с ними, чтобы действительно хотеть все бросить. Слишком упрямая, Руби никогда не позволит, чтобы подобные вещи взяли над ней верх. Для нее это будет поражением, а Руби не терпит поражений.
Но я смотрю на ситуацию по-другому. Пока Руби возмущается, что с ней обращаются, как с рабыней, никогда не признают ее заслуг, что мистер Грант относится к ним с Льюисом как к недочеловекам, я сижу и представляю себе другую работу – без стрессов, с девяти до пяти, с болтовней вокруг кулера. Мне хотелось бы думать, что в больнице меня держат пациенты, но это не так. Я учился 6 лет, и хотя сейчас мне ясно, что любая натренированная лабораторная крыса могла бы справляться со многими моими обязанностями гораздо лучше, ничего другого я просто не умею. И от этого мне еще печальней. Стоит ли отказываться от своей профессии, даже если очень этого хочешь?
Понедельник, 5 января
У нас кризис. Перенаселение. До этого больница некоторое время уже работала с полной загрузкой. Приходилось тяжеловато, но ничего из ряда вон выходящего. И тут, незадолго до Рождества, что-то произошло. Пара недель морозов, и мы «затрещали по швам». Казалось бы, зимой люди всегда болеют чаще, зима (как это ни удивительно) всегда приходит в одно и то же время, так почему нельзя подготовиться заранее? Но нет, больничные управленцы, обычно попивающие латте и где-то выступающие с презентациями в PowerPoint, только сейчас вдруг решили заглянуть в отделения, чтобы найти способ повысить нашу эффективность.
Условие задачи: имеются больные, дожидающиеся коек в приемном, и есть койки в самой больнице. Единственная сложность в том, что койки в больнице уже заняты другими пациентами. Мое решение: нанять больше медсестер, чтобы увеличить количество коек, и тем самым положить кризису конец. Логично, так ведь? Вместо этого кто-то счел, что гораздо лучше будет оставить прежнее количество коек, дополнительно нагрузить персонал и заставить врачей в приемном как-то маскировать проблему. Больничный менеджмент думает только об одном: о рамках. Последние рамки, которые поставили приемному: ни один пациент не должен задерживаться там дольше, чем на четыре часа (вот бы это относилось и к докторам тоже!). С той минуты, когда человек вошел в двери, начинается гонка: его надо опросить, осмотреть, взять анализы, оценить результаты и принять решение – оставить в больнице или отправить домой.
У мистера Ратмана, которого я сейчас осматриваю, довольно непростой случай, и мой консультант обеспокоен, поэтому я назначаю кучу анализов, чтобы выяснить, что с ним такое. Часики, однако, тикают: остается всего 50 минут.
– Переведу его в палату наблюдения, – решает менеджер, следящий за мной, словно ястреб, все дежурство.
Палата наблюдения – это что-то вроде зала ожидания для тех, кого уже осмотрели и кто ждет, пока освободится койка. Этакое чистилище для пациентов. Пока у нас нет результатов анализов, и мы не знаем, что с ним, переводить сюда мистера Ратмана нельзя. В приемном отделении за ним ухаживают лучше. Но менеджера гораздо больше волнует, как будет выглядеть в конце месяца кружок диаграммы на компьютерном экране.
– Вы нарушите «правило четырех часов»! – возмущается он.
Я уже готов сдаться, но тут из-за штор до нас доносится голос мистера Ратмана.
– Я никуда из приемного не пойду. Доктор хочет, чтобы я лежал здесь, так что здесь я и останусь.
Менеджер пытается надавить на него – безуспешно.
– Я вам в деды гожусь, так что не спорьте со мной, – заключает он.
Я молча стою, наблюдая противостояние менеджера и упрямого пациента. Понимая, что проиграл, менеджер бросает на меня раздраженный взгляд и отходит. Когда поступают готовые снимки мистера Ратмана, «правило четырех часов» уже нарушено. Мы решаем положить его в больницу, койка освобождается, и его перевозят в палату.
В статистических выкладках по работе приемного в этом месяце случай мистера Ратмана будет выглядеть, как сбой системы, хотя в действительности мы поступили именно так, как следовало. Однако рамкам и статистике в больнице придают большее значение, чем лечению пациентов. Статистика не нужна ни врачам, ни медсестрам, ни, это уж точно, пациентам. Возникает резонный вопрос: для кого это все?
Мое дежурство закончено. Без ног валюсь спать. Кризис в больнице продолжается.
Среда, 7 января
– Ты же не против, правда? – говорит мистер Прайс.
Я знаю, что он не обратился ко мне по имени, потому что не знает, как меня зовут, и от этого злюсь еще сильнее. Ему отлично известно, что я против, но также ему известно, что я ничего не могу сказать. Его вопрос – простая формальность.
То, о чем я собираюсь рассказать, происходит дважды в неделю, иногда чаще. Мое возмущение вызвано сообщением Труди о доходах мистера Прайса от частной практики. Она ведет его бухгалтерию и довольно либерально смотрит на соблюдение конфиденциальности. Благодаря ей я осознаю, что, сам того не ведая, давно стал составляющей этой практики, против которой решительно выступаю.
Несколько раз в неделю, как раз когда я заканчиваю работу, в отделение являются пациенты. У них нет готовых анализов, нет снимков грудной клетки и прочих стандартных бумаг, которые требуются, чтобы на следующий день им сделали операцию. Хотя технически моя смена закончена, мне приходится оформлять их, назначать необходимые анализы, заполнять бланки и готовить пациентов к завтрашней процедуре. Это означает, что я постоянно задерживаюсь на работе на несколько часов. С какой стати?! Это же частные пациенты мистера Прайса!
