Последнюю фразу я произношу с некоторым нажимом. Смутно припоминаю, что Дэниел и Старая Кошелка что-то говорили про какую-то лекцию, и не могу поверить, что проспал в тот самый день, когда остался в отделении один.
– Ну хорошо, что проявили инициативу. Тогда я тоже туда подойду, и мы с вами отправимся на обход.
«О господи», – думаю я, окидывая взглядом свою пижаму.
– Конечно, – отвечаю ему, сознавая, что открыть сейчас правду будет немного некстати.
Избавлю вас от описания того, как я носился по дежурке, разбрасывал вещи, пытаясь одеться, и бежал через парковку в отделение скорой помощи, а оттуда в радиологию, где Максина как раз вешала на крючок свой плащ.
– Помоги! – только и успел пробормотать я, хватая ее за руку, прежде чем мистер Баттеруорт в темпе улитки, ползущей по дорожке в саду, возник в поле нашего зрения и двинулся к нам по коридору. – Мне нужны какие-нибудь снимки, хоть что-нибудь.
То ли ужас в моих глазах, то ли не застегнутые манжеты рубашки, но что-то ей подсказывает – дело серьезное.
– Держи, – говорит она и сует мне в руки пустой конверт, любезно улыбаясь при этом приближающемуся мистеру Баттеруорту.
– Там же ничего нет! – шепчу я.
– И что, по-твоему, я должна сделать? – шипит она в ответ.
Но вместо того, чтобы остановиться и спросить, чем я занимался с начала смены, мистер Баттеруорт проходит мимо, даже не глядя в нашу сторону.
– Вечно он такой, – говорит Максина, закатывая глаза. – С тех самых пор, как жена от него ушла.
Я делаю движение вслед мистеру Баттеруорту, но тут до меня доходит смысл ее слов.
– Прости, ты сказала жена? Он что, был женат? – спрашиваю я, пораженный тем, что мистер Баттеруорт мог-таки когда-то проявлять интерес к человеческим существам не под наркозом и не со вспоротым животом.
– О да! Это его прямо подкосило. Думаю, причина была в его вечном отсутствии. В общем, она ушла, и с тех пор он прямо сам не свой. Не то чтобы раньше он славился общительностью. Но после того стало гораздо хуже.
Мистер Баттеруорт выглядывает из-за угла и ворчливо приказывает мне следовать за ним. Догоняю его, чувствуя себя виноватым за то, что вызнал про него такие личные вещи. Пока мы стоим в лифте бок о бок, я замечаю обручальное кольцо на его правой руке. Двери лифта открываются, мы выходим, и он тут же злобно рявкает на медсестру за то, что оказалась у него на пути.
Воскресенье, 11 января
Завтрак мне сегодня готовила Флора. Руби куда-то запропастилась. Звонила мама, оставила сообщение на автоответчике, но я спал и ничего не слышал. В остальном выходные проходят без происшествий, что раньше показалось бы мне скучным, но теперь, когда в будни происшествий у меня пруд пруди, кажется просто восхитительным.
Понедельник, 12 января
Мистер Гудман поступил в хирургию в прошлый вторник: его направили из отделения скорой помощи, когда ему стало совсем плохо. За неделю до этого он обращался к семейному врачу по поводу запора. Но слабительные не помогли, а общее состояние вдруг резко ухудшилось. Начались озноб, одышка. Он сам приехал в больницу, но упал в обморок на парковке, и в скорую помощь его привезли на каталке. Рентген показал перфорацию кишечника, содержимое которого попало в брюшную полость.
Я наблюдал, как Старая Кошелка стабилизировала его, прежде чем отправить в операционную. Он лежал совершенно спокойно, пока персонал суетился вокруг. Я был поблизости, когда она ему объясняла, что придется сделать срочную операцию, чтобы зашить отверстие, что положение серьезное и что, вполне вероятно, они, вскрыв кишечник, найдут там рак.
Он, неспешно кивая, внимательно ее выслушал, а когда Старая Кошелка закончила, вздохнул и произнес:
– До чего же это некстати, вы не представляете.
Похоже, он недооценивал тяжесть положения, что лишний раз подтвердил его следующий комментарий:
– Понимаете, мою жену парализовало, и я ухаживаю за ней. Сейчас она дома одна, и ее пора укладывать в постель. Она меня ждет. Я сказал, что отъеду всего на пару часов. Ей надо сменить мочеприемник. Как вы думаете, нельзя мне пару дней обойтись таблетками, а потом, когда я все устрою, вернуться и лечь на операцию?
Старая Кошелка резко его перебила.
– Мистер Гудман, у вас в кишечнике дыра. Если мы немедленно не сделаем операцию, в течение нескольких часов вы умрете. Вы и так можете умереть, но без операции ваши шансы выжить равны нулю.
Молодец, Кошелка, умеешь ты быть деликатной! Мгновение он колебался.
– Ах, боже мой, вот уж действительно некстати.
Я молчал, пораженный таким невиданным альтруизмом.
Кто-то договорился, чтобы его жену тоже доставили в госпиталь, а мистера Гудмана увезли в операционную. Я продолжал принимать пациентов в отделении скорой помощи, пока Старая Кошелка и мистер Прайс оперировали его.
На следующий день я увидел мистера Гудмана во время обхода. Он все еще был без сознания; из операционной его отвезли прямиком в реанимацию. Я стоял в ногах кровати, когда хирурги обсуждали операцию и заглядывали в его карту.
– Рак разъел все внутри. Резекция в целом удалась. Но шансов у него, скажем прямо, совсем мало.
На следующем обходе он был в сознании, но, когда вытащили трубки, у него возникли трудности с дыханием, поэтому ему сделали трахеостомию. По этой причине он не мог теперь говорить. Он лежал спокойно и глядел в потолок, пока доктора изучали его снимки и результаты анализов. Я делал отметки в карте, Суприя записывала дальнейшие распоряжения. Мистер Прайс рассказал пациенту об опухоли, которую у него обнаружили.
– У вас есть какие-нибудь вопросы? – спросил он в конце.
Мистер Гудман стал медленно показывать буквы на ламинированной карточке с алфавитом: К.Т.О.У.Х.А.Ж.И.В.А.Е.Т.З.А.М.О.Е.Й.Ж.Е.Н.О.Й.
Часть меня хотела взять его за плечи и потрясти, чтобы он начал, наконец, думать и о себе. Но другая часть готова была ему аплодировать за эту искреннюю, не напоказ, преданность и надежность.
В выходные у мистера Гудмана развилась пневмония, и сегодня, еще до обхода, он скончался. Суприя подписала свидетельство о смерти, пока я готовил к обходу тележку с картами. Все его дела, все заботы, хлопоты – все завершилось. Рассеялось как дым. Кому-то придется сообщить о его смерти жене, которую, скорее всего, определят в дом инвалидов. И правда, ужасно некстати.
Вторник, 13 января
Я ухожу. Точнее, таков план. Сегодня день рождения моего друга, и, если уйду вовремя, я еще успею на праздник, но воплотить этот план в реальность – задача не из легких. Я бы сказал, что побег из тюрьмы Кольдиц – пустяк по сравнению с ней. За 6 месяцев работы врачом я еще ни разу не уходил сразу по окончании смены.
Поскольку в иерархии я в самом низу, планктон в медицинской пищевой цепочке, старшие доктора считают нормальным появиться в отделении, когда я уже надеваю пальто, и выдать мне список дел, с которыми надо управиться до завтрашнего утреннего обхода. Хоть это и повторяется ежедневно, каждый вечер я убеждаю себя, что сегодня будет по-другому, и что я уйду вовремя.
