Конечно, так быть не должно. Правительство наложило ограничение на количество рабочих часов для интернов. Теоретически идея была грандиозной, в конце концов, кто захочет, чтобы ему ставил в вену катетер человек, отпахавший до этого девяносточасовую рабочую неделю? Но, к несчастью, правительство забыло распорядиться об увеличении числа докторов, поэтому на практике получается, что интерны работают не меньше, чем до того, а оплата им идет за сокращенный график.
Неважно, сколько и с какой интенсивностью я тружусь в течение дня, можно гарантировать, что в шесть часов, когда я соберусь домой, что-нибудь произойдет. Так всегда бывает. Даже если переделать гору дел, все равно останутся какие-то просьбы от медсестер, пациентов или их семей. Стоит мне поспешно направиться к светящейся табличке «ВЫХОД» над главной дверью, как со всех сторон летят призывы о помощи: «Вы не могли бы это подписать?», «Можешь по-быстрому взглянуть на этого пациента?», «Доктор, скажите, как дела у моей мамы?». Требуется немалая хитрость, чтобы просто добраться до дверей. Я уже думал подвести под одну из стен подкоп, воспользовавшись судном, но хирургическое отделение находится на третьем этаже. Покидая больницу, необходимо избавиться от всех примет своей профессии: стетоскоп, неосмотрительно оставленный на шее, практически гарантирует, что вам больше не увидеть света дня. Я пытался даже имитировать хромоту, чтобы спокойно добираться от здания до парковки.
Сегодня, уходя, я поймал на себе взгляд миссис Уиткомб, а когда оглянулся, она обратилась ко мне. Пришлось развернуться и подойти к ее кровати. Она пролежала в отделении около месяца: восстанавливалась после операции по поводу рака кишечника. Муж ее умер в прошлом году, и она чувствовала себя одиноко.
– Без него дома так тихо, – сказала она, а потом спросила, можно ли ей еще задержаться в госпитале. Хотя с точки зрения хирургии лечение завершено, есть еще немало возможностей облегчить ее состояние, прежде чем она отправится домой, но все равно рано или поздно ей придется покинуть ставшую привычной больничную среду, так что я сижу и беседую с ней, делая заметки в ее карте.
– Уверена, вам есть куда сейчас пойти, – внезапно говорит она, и я, глянув на часы и вспомнив о вечеринке, прощаюсь и бегу.
Наконец-то вырвавшись из здания, хромаю по парковке. Стетоскоп надежно спрятан у меня в рюкзаке.
Среда, 14 января
Руби сегодня не ночевала дома. Наверняка была с Любимчиком. Знаю, многие заподозрили бы ее в том, что она пытается за его счет перепрыгнуть пару ступеней на карьерной лестнице, но сам я уверен – Руби не такая. Хирургия – один из последних бастионов мужского доминирования, и женщине нелегко проникнуть в этот мир. Любимчик Домохозяек мог бы ей помочь в плане карьеры и наверняка использует этот факт для своей выгоды. Надеюсь, Руби знает, что делает. Заговаривать с ней об этом бессмысленно: стоит мне начать, как она меняет тему. Я ни за что не поверю, что она действует из корыстных соображений, а вот насчет него сомневаюсь.
Четверг, 15 января
– Куда поедешь в отпуск, Макс? – спрашивает Труди, протягивая мне пирожное с марципаном.
Я совершенно забыл, что ухожу в отпуск. У меня не было времени что-нибудь спланировать. Я не виделся с друзьями с тех пор, как начал работать, не перезванивал знакомым, не общался с родственниками. Сейчас я исполнен решимости все это наверстать. Иначе весь отпуск пролежу в кровати, слушая радио.
Пятница, 16 января
Последний день перед отпуском. Чувство, которое я сейчас испытываю, не сравнится ни с какими другими – это чистый незамутненный экстаз. На мгновение мне становится стыдно за то, что остальным придется выкручиваться без меня, пока я буду расслабляться. Но стыд тут же исчезает. Машу рукой Руби, которая остается дежурить.
– Забери меня с собой, – кричит она мне вслед, – не оставляй меня тут!
Хихикаю, делая шаг в морозный воздух. Свет из дверей госпиталя падает в спину, и передо мной вытягивается длинная и угрожающая тень. Слышу, как подъезжает, завывая, скорая помощь к дверям приемного, как везут по пандусу каталку, и представляю себе, как сигналит пейджер у Руби. Быстро удаляюсь в темноту ночи.
Суббота, 24 января
Всю прошлую неделю ничего не писал, потому что ничего не делал. По крайней мере, ничего, заслуживающего упоминания. Первые несколько дней я провел в кровати: просыпался ближе к полудню, расслаблялся, восстанавливал душевное спокойствие, предаваясь уборке в квартире. Даже выстирал вещи Флоры и Руби. Сходил в химчистку и вернул свой гардероб, который после долгой разлуки показался мне почти незнакомым.
Навестил маму, которая закричала мне на станции с противоположной платформы, что я ужасно выгляжу. Другие пассажиры поглядели на меня при этом со смесью согласия и сочувствия. Проведал бабушку с дедом. Пока я забочусь о чьих-то родных, другие врачи в другой части страны присматривают за моими. Пару недель назад у бабушки был сердечный приступ. Мама мне позвонила, но я получил сообщение лишь несколько дней спустя. Сестра отправила бабушке цветы и подписала карточку моим именем – наверняка она будет мне это вспоминать еще много лет. Сейчас у бабушки все в порядке, она уже дома и должна отдыхать и восстанавливаться, но вместо этого наготовила столько еды, что хватит накормить небольшое королевство.
– Дорогой, мы тобой так гордимся! – говорит она, поправляя мне воротничок. – Только посмотри на него, Джимми, он теперь настоящий доктор! Кто бы мог подумать. Наш Макс! – с этими словами бабушка, широко улыбаясь, подводит меня к деду. Он разрывается между желанием похвалить меня за мои достижения и досмотреть футбольный матч по телевизору.
– Ты молодец, мальчик, – говорит дед, кивая.
Всю свою жизнь он тяжко трудился. Бросил школу в 14 лет, начал работать механиком и пробился с самых низов в руководство компании. В отличие от него я жил в холе и неге и теперь не собираюсь разбивать его иллюзии, сообщая правду о моих сомнениях относительно выбора профессии. Я ничего не рассказываю бабушке с дедом про свои страхи, одиночество, усталость и вечный голод. Не говорю про ситуации, когда понятия не имел, что делать, и про то, как люди рядом со мной умирали или кричали от боли. Вместо этого развлекаю их историями о спасении жизней, о том, как трудна, но благородна моя профессия и как люди потом нам благодарны. Они кивают и улыбаются в ответ, распираемые гордостью, и поначалу я чувствую себя обманщиком. Но через пару дней, проведенных с ними, постепенно начинаю сам верить в свои слова.
Понедельник, 26 января
Возвращаюсь на работу, вроде как отдохнув и набравшись сил.
– Какого черта ты делаешь?! – рявкает на меня мистер Баттеруорт через 2 минуты после начала обхода.
С грохотом валюсь с небес обратно на землю.
– Ну… записываю ваши назначения в карту, – отвечаю ему.
– Ты мне дорогу загородил, – говорит он, проталкиваясь мимо и даже не глядя мне в лицо.
