– Скорее всего, ты не вспомнишь и половины пациентов, которых лечил на прошлой неделе, – продолжает он. – Но если спросить их, то они наверняка тебя помнят. Ты сыграл в их жизни важную роль. Нет, на мой взгляд, работа у нас достойная.
Он глубоко затягивается и выпускает изо рта тонкую струйку дыма, напоминающую фанфару. Я рассказываю ему про миссис Лэмприл.
Он опять кивает.
– Пару лет назад, когда работал в хирургии, я зарезал пациентку, – говорит он.
Я судорожно сглатываю.
– Что-что? – переспрашиваю его.
Он не смотрит на меня, уставившись куда-то вдаль.
– Как это случилось?
– Вообще, рассказывать особо нечего. Я делал операцию. Травмировал кровеносный сосуд. Она истекла кровью прямо у меня на столе. Я ничего не мог поделать. Она умерла еще до того, как нам удалось отыскать номер сосудистых хирургов.
Доктор Палаши по-прежнему смотрит в пространство.
– Я до сих пор помню, как ее звали: миссис Барри, – тихонько добавляет он. – Знаешь, потребовалось немало времени, чтобы через это перешагнуть. Ты просто забыл, ради чего все это затеял. Вспомни: вот ты учишься на медицинском факультете, часами зубришь, вечно боишься, сдаешь бесконечные экзамены и зачеты. Но когда заканчиваешь и оглядываешься назад, понимаешь, что это было не так уж плохо. И радуешься, что не бросил. То же самое и теперь. Оглядываешься назад и радуешься, что не бросил. Никогда об этом не забывай.
Он затушил сигарету и щелчком послал окурок в сторону. Он завертелся в воздухе и приземлился точно в урну.
– Спасибо, – сказал я, и оба мы пошли назад в госпиталь.
Среда, 5 мая
Впервые я увидел мистера Телфорда неделю назад, когда его перевели в палату после инсульта. Я не знаю, больно ему или нет, и пытаюсь заглянуть ему в глаза в поисках хоть искры каких-то эмоций. Внимательно прослушиваю грудную клетку стетоскопом. Потом, понимая, что ничем не могу помочь, все-таки назначаю курс антибиотиков.
Приходит сестра и начинает его мыть. Я помогаю перевернуть его на бок, чтобы она могла протереть спину. Пациент тяжело дышит, и при каждом вздохе у него в груди бурлит жидкость, скопившаяся в легких. У мистера Телфорда пневмония.
Я смотрю на его руки, не в силах поверить, что лишь пару недель назад он стоял на местном поле для гольфа, разыгрывая партию. Сейчас они мертвым грузом свисают по бокам тела. Ту партию мистер Телфорд так и не закончил: прямо на поле у него случился обширный инсульт, уничтоживший большую часть мозга. Ему 54 года. Судьба жестока: участки мозга, отвечающие за жизненные функции – дыхание и сердцебиение, – остались сохранны. Он, выражаясь по-простому, превратился в овощ.
Я уже несколько месяцев дежурю, в том числе и в палате пациентов с инсультами, но до сих пор не могу привыкнуть к подобным случаям. Дальний конец палаты выделен специально для тяжелых больных: врачи знают, что из клиники они уже никогда не выйдут. Между собой персонал называет этот край «огородом»; там царит атмосфера полной обреченности. Конечно, это внушает страх. Сестры делают все возможное, чтобы немного оживить это место. С пациентами обращаются очень уважительно, несмотря на то, что большинство их них никак не реагируют и ничего не могут потребовать для себя.
Мне странно сознавать, что, работая там, где пациентам по-настоящему сочувствуют, я, в действительности, делаю нечто довольно неоднозначное. Собственно, то же самое происходит в больницах по всей стране, но почему-то не обсуждается широко ни в медицинской среде, ни на общественных дебатах. Сегодня мистер Телфорд скончался. Но, если говорить честно, мы убили мистера Телфорда или, скорее, позволили ему умереть. Он умер, потому что мы перестали лечить его пневмонию, хотя могли продолжать это делать. Вне всякого сомнения, у него развилась бы следующая, потом еще одна, и после долгой череды болезней он ослабел бы настолько, что все равно бы умер. После детального обсуждения ситуации было принято решение в интересах пациента прекратить курс антибиотиков, поэтому лекарство, которое я назначил, ему давать перестали.
Когда доктор Пайк с пепельно-серым лицом сидел за одним столом с родными мистера Телфорда, это решение казалось самым логичным и гуманным. Я до сих пор считаю, что выбор был сделан верный. Он протянул так долго, лишь благодаря медицине, и вот настал момент, когда медицина должна была отступить в сторону.
Такие решения принимаются в больницах постоянно. Многие высказываются за то, чтобы доктора признали, что регулярно способствуют смерти пациентов, и что в подобных случаях процесс лучше даже ускорить, прибегнув к согласованной эвтаназии. Конечно, насмотревшись на то, как пациенты медленно умирают, когда у них вытаскивают трубки для принудительного кормления или прекращают вводить лекарства, я склонен поддержать это мнение. На данный момент доктора действуют в условиях этической и моральной неопределенности: у них есть возможность положить конец жизни, но нет законодательной базы, чтобы сделать это открыто. Вместо этого мы прерываем лечение, и пациент умирает медленной смертью. Но ведь иногда, продолжая его лечить, мы лишь усиливаем страдания. Лучшее, что я сделал для мистера Телфорда – вычеркнул тот антибиотик из списка назначений.
Пятница, 7 мая
Мне приходит письмо. Оно из госпиталя, где я проходил собеседование. Мгновение я просто держу его в руках. Меня охватывает нервная дрожь. Я и правда хочу эту работу, несмотря ни на что. Возможно, мне просто хочется получить предложение, а потом я все равно уйду в управленческие консультанты. Я до сих пор не знаю, как поступить. Однако понимаю, что, если открою письмо и предложения в нем не будет, выбор будет сделан за меня. Я позвоню Саймону и соглашусь. Сейчас я на распутье. Итак, открываю письмо.
«Мы рады вам предложить…»
Дальше я даже не читаю. По телу прокатывается волна облегчения. Это что-то да значит, верно? Если бы я почувствовал разочарование, то понял бы, что не хочу оставаться. Понял, что хочу уйти. Но этого не произошло. Я сижу за кухонным столом и усиленно размышляю: оставаться или уходить? Потом смотрю на часы. Я уже опаздываю. Хватаю сумку и выскакиваю за дверь. Письмо спрятано у меня в кармане, как талисман.
Суббота, 8 мая
До этого момента вечер был просто прекрасный. Но вот пришла она и все испортила. Я смотрю, как она разговаривает с моими друзьями на другом конце стола, и встаю под тем предлогом, что хочу заказать напитки. Уверен, что она меня не узнала, но рисковать все же не стоит. С безопасного расстояния оглядываюсь и смотрю на нее: она не изменилась. Кокетливо склоняет голову набок и задорно улыбается. В своем деле она хороша, тут ничего не скажешь. Естественно, они купились. Этого следовало ожидать. Получив желаемое, она уходит назад в ночь. Я возвращаюсь к столу.
– Куда ты подевался? – спрашивает один из моих друзей, засовывая кошелек обратно в карман брюк.
– Сколько ты ей дал? – с улыбкой интересуюсь я.
