Отношения доктор – пациент подразумевают определенные рамки. Они помогают пациенту сохранять достоинство в болезни, потому что доктора принято рассматривать просто как профессионала. Но и врачу рамки тоже необходимы. В эмоционально заряженных ситуациях они позволяют ему сохранять отстраненность. Конечно, столкнувшись с семейным врачом в супермаркете, вы не испытываете особой неловкости, но если оказываетесь in extremis, такая дистанция очень помогает. Сейчас мне было сильно не по себе, и я не представлял, чем разрешится ситуация. Я даже немного боялся.
– Давайте-ка я отнесу пакеты к вам в машину, – предложил он.
Я сразу услышал тревожный звоночек. Поколебался минуту.
– Это стандартная услуга, мы всем в магазине ее предлагаем, – добавил он с улыбкой.
Я еще раз окинул взглядом его костюм и вдруг понял, что это униформа.
– Я теперь тут менеджер, – гордо добавил он. – Так что, эти вишни, правильно?
Он положил банку назад в тележку и пошел вместе со мной к кассе.
Среда, 16 июня
Мы с Суприей сидим в дежурке, занимаясь диктовкой. Это исключительно муторное и изматывающее занятие: мы диктуем письма семейным врачам наших пациентов, которых выписываем из больницы, объясняя, что с ними произошло и какое лечение они получили.
– Могу поспорить, эти письма никто не читает, – говорит Суприя со вздохом. – И зачем мы так надрываемся?
Я пожимаю плечами. Тут ее глаза замирают на какой-то бумаге, и она замолкает.
– Да у него гипонатриемия, – бормочет она себе под нос и звонит старшему врачу.
Они коротко что-то обсуждают. Потом она перезванивает семейному терапевту. Потом в отделение, чтобы убедиться, что там есть свободное место. Наконец, звонит пациенту и просит вернуться обратно в больницу, объясняя, что анализы крови показали некоторые отклонения.
Она взяла кровь в тот день, когда пациента должны были выписать, и результаты поступили после того, как он вчера уехал домой. Никто их не посмотрел, потому что пациент уже выписался. Но Суприя со своей дотошностью подумала, что надо сообщить их результаты семейному врачу, чтобы они были в карте. Не вернись она к анализам, никто бы не узнал, что у пациента опасно низкий уровень натрия, пока не стало бы (вполне вероятно) слишком поздно. Я смотрю на груду диктовок, сваленных на столе, беру диктофон и с новыми силами принимаюсь за дело, словно жизнь – моя или, по меньшей мере, пациента, – зависит от них.
Четверг, 17 июня
Сегодня утром в коридоре я заметил две знакомые фигуры: это были Старая Кошелка и Дэниел. Оба в хирургических костюмах, еще более измученные и задерганные, чем я их помнил. Я улыбнулся и помахал им, они тоже ответили приветственным жестом. Кажется, я работал в хирургии давным-давно. Врачи искаженно воспринимают время. Оно стремительно летит, потому что ты все время занят, но когда каждый день столь полон событий и тянется так долго, то потом неделя кажется месяцем, а месяц – годом. Я настолько изменился с тех пор, как мы виделись с ними в последний раз, что теперь они кажутся мне воспоминаниями из какого-то давнего и размытого прошлого. Чтобы обо всем этом подумать, мне хватает мгновения, в которое мы расходимся в разные стороны.
Воскресенье, 20 июня
Я снова дежурю в выходные и с радостью слышу, как поутру хлопает дверь дежурки и в нее, весело насвистывая, входит Морис. Он закатил свой велосипед в коридор, и теперь принимается за уборку и включает чайник. Он похудел и двигается немного медленнее. На голове до сих пор заметен шрам от того удара.
– Не надо, – говорю ему, – давайте я.
Встаю и завариваю чай.
– А вы немного посидите.
К моему удивлению, он и правда садится. Я наливаю ему в кружку чай и споласкиваю кое-какую посуду, скопившуюся возле раковины. Исподтишка взглядываю на него, вытаскивая из шкафчика сахар, и замечаю, что, садясь, он сильно дрожит. Я знаю, что пройдет совсем немного времени, и он уже не сможет приходить к нам и убирать в дежурке. В любом случае, нечестно с нашей стороны так на него полагаться. Он показывает мне новые брюки, купленные на деньги, оставшиеся от нашего подарка. Он до сих пор не может поверить, что мы ему помогли, в то время как сам он чувствовал себя обязанным нам. Я быстренько убираю с ним рядом и бегу в отделение. Позднее, заглянув в дежурку, я вижу, что Морис спит в одном из кресел перед включенным телевизором. Закрываю дверь и оставляю его отдыхать.
Вторник, 22 июня
Где-то, когда-то, в какой-то момент что-то пошло не так. Все должно было сложиться по-другому. Я делал, как говорила мама: хорошо учился в школе, всегда старался на экзаменах. Я думал, что если буду все делать правильно, то жизнь моя сложится отлично. Сейчас, казалось бы, я должен пожинать плоды своих трудов.
Однако в действительности это совсем не так. Я работаю тяжелей, чем когда-либо. Лучшие годы моей жизни я положил на то, чтобы научиться делать больных обратно здоровыми, но самая большая награда, на которую я могу рассчитывать, – это коробка шоколадных конфет. В то время как мои друзья, которые бросали школу, проваливали экзамены, а в университете изучали исключительно дно пивных кружек, сейчас загорают на тропических островах, катаются по экзотическим уголкам планеты или живут припеваючи на родительские капиталы. Я заперт в корпусе диагностики, где даже нет окон и непонятно, ночь сейчас или день. В отделение скорой помощи поступает столько пьяных, что можно подумать, будто мы на Ибице.
Мисс Тэлбот сильно избили.
– Зовите меня Рози, – поправляет меня она.
У меня такое ощущение, что на имена нам лучше не переходить. Она того же возраста, что был я, когда поступал на медицинский факультет – ей 18. Она лежит на койке, и мне сразу бросается в глаза тату в форме сердца у нее на щиколотке. Девушка болезненно худа. Ее обнаружили без сознания на пороге магазина. Из-за травмы головы ей следует побыть под наблюдением. В приемном отделении она попросила заодно сделать ей анализы на ВИЧ и гепатит, так что приходится оставить ее еще и в ожидании результатов, которые поступят только утром. Вообще так не делается, но иногда правила летят в окно, даже если окон в отделении нет.
У нее проблемы с сутенером. Она потеряла свой ночной заработок, и персонал скорой помощи боится ее выписывать: она в ужасе от того, что он с ней сделает, когда узнает. Мы сидим и разговариваем. Она рассказывает мне, как ее неоднократно насиловали, как она сбежала из дома, подсела на наркотики и стала проституткой. Ее история не нова и не удивительна. Я читаю об этом в газетах, вижу по телевизору почти каждый день. Но все воспринимается по-другому, когда говоришь с человеком, для которого это не статистика и не заметка в новостях, а реальная жизнь.
Приходит утро, а с ним и результаты ее анализов. Все отрицательные. Я встаю и иду сообщить ей хорошую новость.
– А можете выписать мне справку? Ну, или сертификат, где говорится, что у меня ничего нет? – просит она.
