Немного отрезвил меня звонок Татьяны:
– Люба, ты вышла? Все в порядке?
– Более чем. Знаешь, я тут подумала, почему и твою шкуру должна спасать? От тебя ведь пользы ноль.
– Как же ноль, Люба? – оторопела она. – Я тебе звоню от беспокойства, адептов новых присматриваю – ни одного достаточно полоумного не присмотрела, но самое главное – являюсь кормушкой для Зла, чтобы ты могла информацию собирать!
– Бе-едненькая, – проблеяла я издевательски. – Еще поплачь там, обиженка. Всю жизнь в масле каталась, а в кои-то веки и от нее участия потребовали. Сука ты неблагодарная, хоть и гарвардская. Хотя сейчас стало непонятно – а на кой хрен нам вообще Гришаню уничтожать? Симпатичный богатый грешник, каждая разумная баба о таком мечтает. И ты мечтаешь, не спорь. С большим трудом ноги сдвинутыми держишь – и только потому, что ему на фиг не сдалась. А вот я сдалась, потому что потребуется десяток выскочек твоего уровня, чтобы в стоимость моего пальца сложились.
– Люба, это ты? – после паузы она задала вопрос. – А если ты не Люба, то почему говоришь Любиным голосом?
– Я, я, – заверила брезгливо. – Что, не особенно нравится правду слышать, обиженка?
Вообще-то, мне было бы приятно, разревись она сейчас, потому и не скидывала вызов. И пока представляла, как с удовольствием потрошу котят – кстати, а почему я их ни разу не потрошила? Они ведь смешно визжат. Прицепились эти котята, взялись в мыслях откуда-то. Хотя и разбавляют ожидание, пока Таня там расплачется.
Но она не расплакалась – задышала часто, вздохнула, а потом заговорила, с каждой фразой наращивая темп и громкость:
– Это я-то обиженка? Ты ничего там не попутала, дорогая? – ее агрессия мне тоже пришлась по душе. С такой подружкой скандалить приятнее, она сразу зубы наружу вытаскивает. – Да я с первого класса как проклятая! Пока ты во дворе с подружками собачье дерьмо пинала, я то к репетитору, то на курсы. Все ждала, когда папа похвалит. Но меня не хвалили – только ставили новые планки! И я их брала! В отличие от всяких уборщиц!
– Как я и сказала – закомплексованная обиженка. Бедную девочку папа с мамой не любили, вот она и живет по их указке, чтобы похвалили, – констатировала я хладнокровно.
И Татьяна вдруг ответила спокойно:
– Любили. По-своему и сильно. Но любовь далеко не всегда бывает полезной. Не всегда, Люба. Знала бы ты, как я иногда завидую – тебе и всем, кому не надо каждый день брать новые планки…
Наконец-то, расклеилась и слезу пустила, а то строила из себя бронебойную машину. Но ее признание приятно удивило – особенно после того, что она обычно говорит. Вот и вся обратная сторона стервозности – детские обиды и жалобы на жизнь. На этом я вызов и отключила, пусть ей еще неприятнее станет от моего равнодушия. Однако что-то кольнуло – не в душе, а в памяти. В другой момент я после такой истории напомнила бы этой неприятной девице, что заеду к ней, сварю опять нам обеим куриный супчик и просто посижу рядом. Не потому что мне ее жаль, просто иногда нужно с кем-то посидеть рядом и сказать, что все в жизни преходяще – особенно после лечебного супа. Мне такой мама готовила, когда я простывала. И ведь действительно, моя родительница надеялась, что я стану бухгалтером и обеспечу себе достойное будущее, но не запрещала притом успевать жить. Это я везучая или мама тупая? Сейчас бы я тоже в Гарварде диплом зарабатывала, а потом ныла первой встречной, как мне жизнь поломали лишней любовью.
Я вцепилась пальцами в амулет. Он делает из меня другое существо, забывающее обо всем хорошем. Но я, носящая имя Зла, не хочу быть ведомой. С другой стороны, зато как все просто! Закрыла глаза, с силой зажмурилась. Где ты, настоящая Люба, которую мама с папой не пытались сделать ни своей, ни чьей-либо еще марионеткой? Тебе, Любе, нравится носить чужое имя?
Воля в руке не собиралась, пришлось приложить немыслимые усилия. Но я с трудом справилась – схватила амулет, сжала в кулаке до отрезвляющей боли, когда острые концы вонзились в ладонь, и медленно сняла. Как только вещица оказалась на вытянутой руке, колдовство сразу отпустило. Но я еще несколько минут разглядывала и собирала воедино все, что узнала. Во-первых, Василий предал меня и будет предавать дальше, я даже изолироваться от его слежки не могу. Во-вторых, Гриша подкинул мне примеры, как зло, победившее Зло, еще столетиями не может успокоиться. В-третьих, испытание дверью подтвердило, что плохого во мне недостаточно, но его можно выработать многократными тренировками. В-четвертых, я сумела снять амулет, хотя очень не хотелось этого делать – лишнее подтверждение предыдущего пункта. И последнее, самое важное: Гриша хотел помочь мне определиться со стороной, поскольку ему в моем лице интересен или верный последователь, или хотя бы сильный соперник, с которым будет забавно воевать. Но все его маневры привели к прямо противоположному выводу – я не стану той, кто ради любой цели потрошит врагов и испытывает от этого удовольствие. Любой, кто высчитывает уровень допустимой жестокости, перестает служить Добру. Уж лучше проиграть, чем стать очередным звеном в неуязвимой цепи.
Я вновь вынула телефон из кармана.
– Гриша, мы можем сегодня встретиться?
– Соскучилась?
– Нет. Хочу увидеться и обговорить правила нейтралитета.
– Нейтралитета? – он рассмеялся. – Неужели ты нашла возможность ставить мне условия? Чтобы я пошел на сделки, нужно настоящее оружие.
– Полная капитуляция – вот мое оружие. Я не буду против тебя воевать, и служить тебе не буду.
– Тогда что? Меня бросишь и пойдешь пешком в Тибет? – он насмехался над моей решимостью.
– Зачем же? Просто буду пытаться спасать всех, пока меня хватит. Татьяну, Василия, Елизавету Николаевну, тебя. Я ведь интересная – играй со мной.
– Не понял, к чему ты ведешь, моя Любовь, – он все-таки перестал смеяться.
– Для начала прекрати их жрать, пока есть я.
– Приносишь себя на алтарь? Звучит заманчиво. Но быки не идут на алтарь добровольно, это как-то противоречит всему смыслу жертвоприношений.
– А я нашла путь, который вообще никак не мешает моей совести, не делает меня хуже и не вынуждает использовать других людей, которым и без наших войнушек досталось. И я не буду с тобой воевать – запомни это.
Он задумчиво хмыкнул:
– Ладно, моя Любовь. Тогда вернись в мой дом, ты ведь вряд ли далеко ушла. Я буду ближе к вечеру. Попробуем играть по твоим правилам, это что-то новенькое.
Глава 21
Думала, что лучше погуляю по улице до вечера, а потом плюнула на желание сохранять видимость полной незаинтересованности и вернулась в квартиру Григория. Домработница, которая представилась слишком простецки – «теть Аней», силилась отобрать у меня тряпку и щетку, но потом сдалась. Не в ее возрасте воевать с молодыми и задорными за право получить главные жизненные призы.
Гриша вернулся к шести – и сразу с контейнерами из ресторана. Должно быть, придумал себе, что у нас романтическое свидание. Однако меня не отвлекал, а наоборот, иронизировал с теть Аней:
