– Ой, я лучше еще добавочки положу. Можно? – я не дожидалась его разрешения, подтягивая другой контейнер. – А как все будет? Ты будешь орать на меня до тех пор, пока я не начну биться в истерике?
– Ни за что. Это самый примитивный перекус, на котором я жил много времени. Ты просто откроешь рот и позволишь мне вытянуть из тебя все, что вытягивается.
Я поежилась и хорошенько припомнила позу Елизаветы Николаевны – да, именно что-то подобное и происходило. Что же он там вытягивает, и как ощущает себя человек после, даже если ничего не может вспомнить? Если мне позволят выбирать, то я всеми руками и ногами за провал в памяти. Ну их, подобные кадры в уме держать.
Ждать дальше было бессмысленно, хоть очень хотелось. Но нервы все время тянутся и уже несколько минут назад начали звенеть. Подожду еще немного – и запросто начну биться в истерике лишь от фразы «Ну, поехали».
– Начнем? – он задал тот же вопрос, лишь слегка промазав мимо моих предположений.
– Начнем.
Я резко встала, с грохотом отодвинув стул. Решилась. И все равно зачем-то искала пути отступления:
– Вася здесь?
– Нет. Тебе нужны свидетели? Позвать? Можем сюда всех сотрудников фабрики пригнать – пусть смотрят, если тебя подобное возбуждает.
Гриша тоже поднялся на ноги и медленно обходил стол, предвкушая скорую расправу над загипнотизированным кроликом. Я покачала головой и спонтанно отступила.
– А амулет? Я тут подумала, что с амулетом мне будет проще – с ним все проще.
– Амулет? – Зло улыбалось хищно. – К сожалению, я его уничтожил. Мне не понравился эффект. Не для интерьера же такую красоту оставлять.
Врет зачем-то. Я прищурилась, но себя не выдала. То есть Григорий не знает, как я вышла из квартиры. Потом вернулась и положила проволочную штуковину на прежнее место, но он намеренно вводит меня в заблуждение – не хочет упрощать мне задачу?
Перехватил за талию, притянул чуть к себе, а потом неожиданно сильно рванул вверх и усадил на столешницу. Тут же приблизился. Как-то излишне интимно, если на мой вкус.
– Подожди секунду! – я приставила ладонь к его груди. Все, это точно последнее промедление, я вот прямо после него как возьму себя в руки, как зажмурюсь и больше не буду паниковать! – Я кое-что скажу напоследок! Точнее, повторю, чтобы нам обоим это было ясно. Я не хочу становиться плохой, но оставаться совсем в стороне не по мне. И я выбрала делать что-то для других. В этом и есть правда, с такой мыслью и умереть не страшно! Слышишь ты, монстр древний, я делаю это для других!
Мой последний крик заставил его усмехнуться:
– У древнего монстра неплохой слух, чтобы ты знала. А, ты это себе кричишь, чтобы не забыть? Хорошо, понял, не мешаю. Все, конец монологу? Не сжимай так колени, я собираюсь быть нежным. Блин, а пинаться зачем?
– Непроизвольная реакция организма на раздражение из окружающей среды! – послушно объяснила я.
– А вот Татьяна не пинается, чтоб тебе стыдно было.
Скрытую угрозу я уловила – не будет он соблюдать обещание, если я не соблюдаю. Потому сжала кулаки, плотно закрыла глаза, а рот, наоборот, открыла. Пусть творит свои мерзкие дела, лишь бы побыстрее.
Но Григорий не спешил, аккуратно придвинулся ко мне, положил руки мне на спину и с нажимом повел вверх, вынуждая меня еще приблизиться. Наклонился зачем-то сначала к шее, я лишь по вибрациям догадалась, что он бесшумно смеется. Носом провел по скуле и замер возле губ.
– Подумай о чем-нибудь очень плохом и медленно выдохни, – попросил едва слышно.
Вот оно что… Ему нужны отрицательные эмоции, могла бы и сразу догадаться. Но вредность характера – это тоже безусловный рефлекс. Потому страдающие котята из головы вылетели, будто их там никогда и не бывало, а взамен в мыслях возникало самое приятное: улыбка мамы, насупленный вид отца, когда я в столицу собиралась, пятерка на экзамене, Татьяна, которая очень неловко, но искренне обо мне заботится, вкус мармелада и новое чистящее средство, рекламу которого я недавно видела. Последнее вообще прибавило моему выдоху неуместного восторга.
Но Григорий продолжал смеяться:
– Кажется, у тебя не очень получается, моя Любовь.
– Просто у меня внутри слишком мало плохого, – я пожала плечами и снова открыла рот – жри, гад тысячелетний, жри новое чистящее средство! Вот бы оно оказалось действительно таким универсальным, как в рекламе чешут!
Я глубоко вдыхала и неспешно выпускала воздух, раз так приказано. Но на втором он коснулся моих губ, а приоткрытый рот не подразумевал границы. Да и руки напряглись, теснее впечатывая меня в мужское тело. Не сразу я среагировала, поскольку не ожидала. Но через пару секунд смогла дернуться и завопить вверх:
– Это еще что за насилие?! Ты с Татьяной так же себя вел?
– С Татьяной иначе. Зато глянь-ка – сразу нужное мне появилось. Продолжаем. А ты злись – очень вкусно злишься.
И он снова поцеловал, на этот раз я приложила усилия, чтобы не отталкивать. Наоборот, выпустила силу из мышц и позволила себе расслабиться. Раз уж я к таким ласкам не была готова, то в них самые острые эмоции и содержатся. Вот только Зло рождено с умениями разбираться во всех грехах – понятия не имею, чего он точно добивался, но в самом этом поцелуе хватало умения, чтобы ярость моя куда-то начала пропадать. А это проблема! Тут ведь очень спорный момент назревает, дорогой Гришаня: мы или продолжаем целоваться так же, или каким-то образом вспоминаем, на что именно надо было злиться…
Изменение моего настроения он не уловил – по крайней мере, останавливаться как будто не собирался. А я кто такая, чтобы останавливать того, кто целует так замечательно? А ласка становилась глубже, напряженнее, в ней уже концентрировался нарастающий грех – или он у меня в животе концентрировался? И руки не хотели останавливать его ладонь, уже заползающую под широкую рубашку.
Я так бы хотела нас обоих остудить, но у меня отняли это право – мужчина сам оторвался от моих губ, но не отодвинулся и продолжал ловить мои теперь сдавленные выдохи.
– Люба, мы можем продолжить здесь или в спальне.
Если уж давать самый честный ответ, то он будет таков: сначала здесь, а потом в спальне – два раза. И какого черта мы все еще в одежде? Но вредность характера неискоренима, потому я свой хриплый голос узнала, а вот смысл уловила не сразу:
– Мы не можем продолжать. Это еще не все?
– Все, если ты хочешь, – он с улыбкой отдалялся от меня. Куда, черт сексуальный? Вернись на место!
Судорожно поправила рубашку, хотя она и не открыла взгляду ничего лишнего – он все, что нужно, на ощупь изучал. Подтянулась, тряхнула головой, выбрасывая наваждение.
– Тогда я требую провала в памяти!
– Зачем? – Григорий будто удивился. – Такие кошмары помешают спокойно спать?
