– Да слышу я, слышу! – раздраженно выкрикнула в сторону тумбы. – Вася, ты окончательно обнаглел! Да, я сегодня орала, что за все тебя прощу, но вряд ли ты был там и слышал.
Призрак в ответ снова дважды ударил по доске. Я нехотя подошла ближе, включила лампу. Добро не должно носить в себе обиды, как делаю я, но у любого человека есть свои недостатки, потому я и начала с главного:
– Извиниться не забудь, Васек! Все-таки сложно простить того, кто о прощении не просит! Нет, я сразу догадывалась, что ты мерзкий тип, но все же рассчитывала на какую-то верность – пусть не ради меня, а ради общего дела.
Курсор задвигался, но писал Василий явно не слово «Извини». Однако нечто более серьезное, заставившее меня сразу сосредоточиться:
«Он здесь. Уже полчаса собирается тучей над твоим домом. Думаю, очень зол».
– Что? – я задрала глаза к потолку. – Тучей? Я всякий раз пытаюсь осмыслить его сущность – и мне разума не хватает! Он за мной наблюдает?!
«Нет, – ответил Вася после недолгой паузы. – Скорее всего, решает, обрушиться ли сверху, чтобы от всего здания мокрого места не осталось, или позволить тебе раздражать его дальше».
Я нервно сглотнула. А чего я такого сказала? Уж точно ничего более оскорбительного, чем плела раньше! Так это мне извиняться надо? Но за что конкретно? Вася решил продолжить, раз я определиться не могу:
«Ты большая молодец, Люба. Смогла сконцентрировать все его внимание на себе. Даже если не спасешь мир, то сделаешь все, что от тебя зависит. А это уже намного больше, чем делают многие».
Я нервно усмехнулась. Похвала не легла в благодатную почву, а как-то наоборот – породила желание подойти к окну и рассмотреть размеры черной тучи над домом. Вот уж радость я себе устроила, ничего не скажешь. Легко представилось, как в квартире Григория сейчас лежит бездыханное тело, а сам он не может определиться, до какой степени разрушения я его взбесила. Но это представление подтолкнуло меня к действию. Я схватила телефон и позвонила. Притом указывала на потолок, шепотом переспрашивая:
– Он здесь?
На первый вызов Гриша не ответил, но я набрала во второй раз. И только после этого Василий задвигал курсором:
«Улетел».
И почти сразу мой вызов приняли:
– Чего?! – рявкнул Гриша в трубку.
– Ничего, чтобы так кричать, – ответила я, стараясь сохранять спокойствие. – Забыла предупредить, что завтра у меня смена.
– Я помню! Ты из-за такой ерунды отвлекаешь меня от дел?
– О, ты был занят чем-то важным, Гриша? Чем же?
– Искал в интернете благотворительный фонд! Выбираю, кто из убогих рассмешит меня больше – они и получат мой взнос за хорошее настроение! – соврал он издевательски.
Но я сделала вид, что яда в тоне не уловила:
– А-а, хорошее дело. Для тебя же. Надеюсь, будет интересно.
– А мне и без того интересно жить!
Я вначале скривилась в пустоту, чтобы в ответе недоверия не прозвучало:
– Я так и подумала. Спокойной ночи, Гриша.
– Спокойной… – отозвался он вдруг тише. – Спокойной, Люба. Увидимся завтра, если соскучишься.
Он уже был готов отключить звонок, но я зачем-то решила закончить на самой честной теме:
– Соскучусь, наверное, – заверила, пытаясь не начать волноваться. – Должна сказать, что давно не считаю наши встречи чем-то отстойным. Если вообще когда-то так считала. Мне интересно с тобой не меньше, чем тебе интересно со мной.
– Признание? – ну вот, и в его голосе наконец-то появилась привычная бархатная мягкость.
– Возможно, – ответила неопределенно, поскольку и для самой себя пока на этот вопрос однозначно не отвечала. – Просто хочу сказать, что не пытаюсь переделать тебя под то, что хочу видеть. Но не могу справиться с желанием увидеть в тебе то, что мне понравилось бы видеть.
– Очень грубая манипуляция, моя Любовь, – он и улыбаться начал. – Ты не победишь манипулятора манипуляциями.
– Выходит непроизвольно. Ведь я обычный человек со своими слабостями.
Я нажала на кнопку отключения первой.
Вроде бы немного успокоила. И сделала тот же вывод, который неоднократно приходил в голову: Гришу обескураживает простодушная искренность. Он отшучивается, юлит, но непроизвольно начинает улыбаться. А пока Зло улыбается – Добро может спать спокойно.
Снова медленно подошла к доске, раз Васе опять зачем-то понадобилось меня хвалить:
«Ты молодец».
– Хватит уже! – я вспомнила о раздражении. – Тебе теперь вообще веры нет, а вся твоя помощь – палка о двух концах! Беги, докладывай своему господину обо всем, что тут происходит! Не забудь добавить, что у меня завтра доклад, а я так переживаю, что об учебе думать не могу – интереснее-то данных обо мне сегодня не собрал!
Вася снова начал писать, но я перебила, поскольку до конца не высказалась:
– Место тебе в аду, Вася. Я это не от своего отношения говорю, а объективно! И все, что ты делаешь, – только оттягиваешь этот момент, ведь добавляешь себе новых и новых пятен, а не пытаешься исправиться!
«Мне нельзя туда».
Я все-таки уловила буквы, на которые он указывал.
– Нет, ты туда не хочешь. А это разные вещи!
«Нет. Мне туда нельзя, пока я не сделаю главное. Потому и ищу любые возможности. Я помогаю тебе, но очень боюсь, что Зло отправит меня в ад, потому помогаю и ему. А прежде мне нужно извиниться».
– Передо мной? – я успокоилась, поскольку дождалась того, с чего и должен был начаться сегодняшний разговор.
«Нет, перед мамой, – удивил Вася. – Я был сволочью».
– Вовремя осознал! – усмехнулась я. – И продолжаешь ею быть, поздравляю!
Но он будто моих реплик не слышал, а писал все быстрее и быстрее – я теперь замолчала, поскольку хотела уловить смысл, невзирая на пропущенные буквы.
«Я был сволочью, Люба. И готов пойти куда угодно. Но сначала мне очень нужно извиниться перед ней. Меня эта больная старуха постоянно раздражала. Соседка позвонила, когда мать откинула копыта. А до меня не сразу дошло. В какую-то секунду я понял, что не стало больше человека, который меня любил. Единственного за всю мою жизнь, кто меня любил, несмотря на то, что я был сволочью. Что в мире не осталось никого, кому не наплевать – буду я или нет. Тебе не понять, ты многим нужна. Но можешь себе представить мир, в котором ты вообще одна? Это хуже конца света».
Я со сдавленным горлом уточнила:
– И тогда ты повесился?
На этот вопрос Вася не ответил, да он и был риторическим. Я действительно подобного представить полностью не могла – если меня завтра не станет, то это огорчит многих людей, все они будут чувствовать, что в мире теперь чего-то не хватает. Но существовать в роли абсолютно пустого места для всех – это, наверное, невыносимое ощущение. Настолько, что проще в петлю залезть. Но еще хуже – уже после осознать, что это не конец.
