Но само это мировоззрение меняло и меня – появлялась уверенность, что без исключения любую мечту можно взять и сбыть. А отговорки, наподобие «мои родители не помогут с первоначальным капиталом» или «звезды с неба хватают только звезды», звучали уже и в моих собственных ушах лишь отговорками.
Разумеется, я не могла не задумываться, что буду делать, если Гриша совершит что-то немыслимое, но со временем расслаблялась, поскольку он пока оставался демонстративным паинькой. Я не обманывалась на этот счет: его суть не изменилась, просто на данном этапе жизни эгоизм требовал именно такого поведения. Он почти случайно нашел Чистильщицу для Хаоса и наслаждался тем, что позволяет ей ощущать видимость чистки. Я не выносила этими тревогами мозги ни себе, ни ему. Случится – вот тогда и брошу этого мерзавца, пусть ищет себе другую очаровашку с отклонениями! А мы, такие, может, раз в тысячу лет рождаемся! Суть оставалась в том, что я все еще по умолчанию называла его «мерзавцем», хотя и весьма очаровательным.
Размолвку с Татьяной я считала дуростью – нашла тоже мелочь обидеться. Потому в свободную субботу прямо утром отправилась к ней, уже не озаботясь предварительным звонком. Она открыла нехотя – наверное, просто не сообразила, что можно не открывать. Скривилась, сильно испортив идеальное личико, но все-таки отступила на шаг, пропуская меня. Хотя это не она отступила – я решительно отодвинула.
– Хватит дуться, Танюх! – начала сразу с наезда, чтобы не расслаблялась. – Я уже распрощалась с бессмертием… скорее всего. Уж пару месяцев назад, а ты все еще завидуешь!
– Что, прости? – она оторопела.
Пришлось вкратце пересказать и ход событий, и собственные измышления. Татьяна же почти предсказуемо впала в истерику, но набирала обороты постепенно – от абсолютной заторможенности до звенящих вокруг стекол:
– То есть… ты… ё… ё-о… – это звук она продолжила словом, которое выпускницам Гарварда не должно быть известно, зато закончила переводимым: – Тупица! Мне нужна линейка! Срочно! Подайте мне линейку!
– Зачем? – поинтересовалась я с улыбкой. – В глаз мне воткнешь? И только за то, что ты на моем месте поступила бы иначе?
– Нет!!! – она орала мне в лицо или пыталась снести с ног взрывом. – IQ тебе измерю!
– Линейкой? – я лишь слегка отшатнулась, чтобы она за нос меня укусить не смогла, если приспичит.
– Действительно! Зачем измерительные приборы для нулевого интеллекта?! Какая же ты идиотка! Как можно было?..
– Можно. Я тебе больше скажу – ни разу не пожалела, хотя и не уверена на сто процентов, что сработало. Но если не сработало – повторю. Например, в случае, если с тобой произойдет беда, то даже секунды сомневаться не буду…
– А я ради тебя даже куриный суп не сварю! Тупейшая тупица!
– Танюш, ты используешь однокоренные слова подряд. Тебя разве не учили, что тавтология – это плохо?
– Издеваешься?! Нет, она еще и издевается! – ругалась Татьяна, обращаясь к кому-то в стороне – видимо к тем же невидимым собеседникам, которые недавно были обязаны ей доставить линейку. – А что же ты с ним не порвала тогда, святоша гребаная? Иди, стригись в монахини! Чистильщица она, только гляньте! Ей на блюдечке бессмертие приносят, а она его выкидывает – и в кого?! В мудака, который даже собственную жизнь нормально прожить не сумел! Как же ты, дорогая моралистка, на свиданки-то со Злом бегаешь? Не скребет внутри совестью?
Меня ее слова зацепили. Потому что уже не скребло – я нашла в себе силы смириться. И ответила тихо, почти жалко:
– Потому что полюбила, отчасти приняла. И он ведь хотя бы при мне старается… не быть сволочью.
– Сволочью он был, есть и будет! – припечатала Татьяна. – А ты – политическая шлюха! Любой взгляд подстраиваешь под то, что тебе нужно!
Не каждым оскорблением человека можно задеть, но бывают такие – самые болезненные и острые – от которых душа притихает, поскольку сама чувствует справедливость: Гриша тоже влюблен, но изменения не касаются его нутра, он не эволюционирует так, как эволюционирую я рядом с ним. Он – застывшая субстанция, на которую нельзя повлиять извне.
Я не справилась – развернулась, чтобы скрыть слезы обиды, и выбежала в подъезд. Потом когда-нибудь помиримся. Но Таня не унялась, у нее еще осталось невысказанное. Потому она и неслась следом в роскошном халате и тапочках с криком:
– Если ты такая святоша, способная на самопожертвование, то почему же не принесла себя в жертву до конца, а?! Кто приглядит за этим монстром, когда ты состаришься и помрешь? Я бы приглядела! Да только мне такие подарки не предлагают!
Она вроде бы осталась у подъезда, поскольку звук затихал. До чего же агрессивную подругу я себе завела. Она от зависти может и убить, право слово.
Метнулась к переходу, чтобы поскорее добраться до станции метро, а потом… куда-нибудь. Собиралась-то сразу к Грише, но теперь, похоже, придется несколько часов гулять и заново переосмысливать: я долбанутая святоша или все-таки политическая шлюха.
В стороне завизжали тормоза. Мозг отреагировал почти рефлекторно – с таким звуком и сопровождаемый криком всей улицы ездит один мой хороший знакомый. Я даже улыбнулась, но еще через полсекунды уставилась на свои ноги, как если бы именно там засело предательство.
Потребовалась еще микросекунда, чтобы удивиться пониманию – а ведь Васи-то больше нет… Был бы Вася здесь, он обязательно бы меня остановил: я бы скорее грохнулась на тротуаре, чем смогла сделать шаг вперед, прямо под несущуюся слева машину.
Боли я не почувствовала – или не успела ее осознать. Уже от первого удара сознание вышибло из головы, до того как тело полетело вперед – уже на встречную оживленную полосу.
⁂
Невыносимая боль приходила позже, но всегда короткая – я почти-почти возвращалась в сознание, но не хватало сил, чтобы открыть глаза, и снова проваливалась в небытие. Всего несколько секунд терпения, но существование его не стоит.
Однако в эти короткие вспышки просветления снаружи зудели звуки. Кто-то еще терзал мои пальцы, как будто мне без того не было невыносимо. И слезы, слезы:
– Люба, Любочка, ты их не слушай. – Чей это голос? Как ее, Таня? – Меня слушай, хорошая! Я маме твоей сама позвонила, они будут вечерним рейсом… Я… Люба, я тебе бульон сварю – целебный. Слышишь? Не слушай тех, кто говорит, что ты не сможешь… Не сдавайся! Я ругалась часто, это от глупости. Потому что всегда хотела быть немножко такой же… Понимаешь, Люба, ты всех меняешь, потому что всегда ищешь чистое, даже в тех, в ком чистого нет! Не слушай их, меня слушай, хорошая…
Очередной провал – настоящий отдых для души, которая уже сдалась. Но рвут же куда-то, просят о чем-то. Жаль только, что конец этой весны не застала – кажется, он обещал быть потрясающим. Еще один голос я не узнала:
– Люба, ты не можешь, не имеешь права! – рыдал рядом какой-то ребенок.
И строгий голос в стороне:
