Отказавшись от бессмертия, я изменился, не изменяясь. Но вынужден это скрывать от Любы. Вряд ли она поймет, сторонница безупречного порядка. Она все еще благодарит меня за самопожертвование, ни разу не допустив мысли, что никакой уступки с моей стороны не было – просто в тот момент вечность показалась скучной, если этой занозы в заднице больше не останется. А на кой дьявол мне монотонная вечность, если есть шанс весело прожить несколько десятков лет? Я всегда предпочитал короткий, но экстремальный отдых долгому и спокойному. И как-то даже забурлило внутри осознанием, что каждый день стал восприниматься более ценным, когда дни по факту сочтены. Да и к Смерти у меня накопились глубоко философские вопросы – как например: «Мы ж почти братья, а ведешь себя как гнида!» или «Что вообще за идиотское правило при отказе от бессмертия привязать дух к определенному телу? А если я завтра захочу стать блондином? Засунь краску для волос себе в зад, советчик хренов!». В общем, мне и после кончины будет чем заняться. А скорее всего устроим рокировку – Смерти должно за тысячи лет осточертеть одно и то же занятие, мне ли не знать, как даже самые приятные развлечения перестают радовать, если им нет конца. Да и с должностью я справлюсь лучше – бизнес научил, что без притока свежей крови в управленческие кадры наступает застой. Вот и попашу, Смерть заслуживает пенсии. А моя Любовь, легко отказавшаяся от вечной жизни в мирском существовании, вряд ли так же запросто покинет меня по ту сторону грани. Ей уже тоже становится понятно, что Хаос прекрасно функционирует лишь тогда, когда его отражает Порядок.
Лапти, сука, не продаются. Все на белом свете продается и покупается. Но не лапти. Даже оголтелые туристы отчего-то не хотят переходить на оптовые партии. Люба прогнозировала, что я разорюсь, но я этого не умею – когда-нибудь, возможно, научусь. Потому, под прикрытием лаптей, продаю то корзинки, то бижутерию, то услуги любовных жриц – у меня до знакомства с некоторыми уборщицами как раз в этой отрасли завязались хорошие связи, грех не использовать.
Но Люба видит только белое – в этом вся она. И я подыгрываю, манипулирую и скрываю суть – в этом весь я. Просто идеальная пара.
– Миннерзей! Ты опять злобно хохочешь в потолок! – меня отвлекает от приятных размышлений ее оклик. – Я-то привыкла, но посторонние пугаются. Татьяна после твоего смеха по три дня заснуть не может.
– Случайно представил, как жарю на вертеле младенцев. И Татьяну. Завтракать будешь?
– Ну-ну, – она смотрит ласково. – Буду. Подкинешь потом до института? Хотя ты теперь так медленно ездишь, что на метро получится в два раза быстрее.
– Подкину. Но услуга за услугу. Ты меня знаешь – я чешу твою спинку, пока ты чешешь мою.
– Опять планы на выходные? – она изображает испуг. – Не буду я заниматься сексом в горящем трейлере! Теперь-то ты зачем такое придумываешь – жизнь не дорога?
– Не на выходные, а на вечер. И не в трейлере, а в самолете.
– В горящем?!
– Как получится.
– Эх, Гриша, боюсь, меня первым догонит инфаркт, а не старость…
– Хотя бы дома зови по имени – мне это приятно.
Люба хитро улыбается:
– Я дома зову тебя по имени, а ты подкидываешь меня в институт. Я чешу твою спинку, пока ты чешешь мою. Правильно запомнила?
Улыбаюсь ей так же – пусть не расслабляется. Думает, что управляет мною, пока я управляю ею. А эти ультиматумы так приятно греют нутро, делают нас равными, примиряют наши сущности. Если когда-то решу написать психологическую статью об идеальной совместимости в парах, то обязательно включу в них угрозы, шантаж и подковерные интриги. Разве может быть что-то восхитительнее, чем бесконечно колоть любимого в бочок и уворачиваться от его уколов? А если не успел увернуться – признать на ближайшую ночь право сильнейшего и разыграть временную капитуляцию Зла перед Добром. А может, именно так подобные войны всякий раз и заканчиваются? Ведь куда-то пропадают сущности, равные мне, а конца света все так и не случилось… Неужели на каждого находится своя Чистильщица, обнуляющая все его грандиозные порывы?
