Он считал, что жестокость придает остроту сексу. Он пытался и мне привить такую же философию.
Насилие. Кровь. Все это возбуждало. Заводило. Но у меня всегда оставался последний барьер. Я мог сколько угодно издеваться над мужчинами, я мог купаться в их крови. А женщину никогда бы не ударил.
Николай подозревал меня в гомосексуальности.
– Может, тебе стоит поразвлечься с мальчиком? – спрашивал он без тени насмешки.
Я и сам начинал себя в таком подозревать. Ведь когда я пытал мужчин, когда дрался с ними, проливал чужую кровь, у меня случался дикий стояк. Не всегда, но очень часто.
Николай присылал мне парней. Разных. Но никого из них я так и не оттрахал. Посмотрел и послал куда подальше. Парадокс. Я возбуждался только избивая их. И то – в честном бою. Большего не хотелось.
После выполнения очередной кровавой работы я находил себе женщину. И был с ней нежен. На свой манер. Учитывая мой нрав и физиологию, это не всегда удавалось.
Я никогда не причинял вред женщинам сознательно. Но я видел, что вытворял Николай. И меня это не смущало.
Я и за мэром прежде подчищал. Спокойно. Пусть не убийства, однако избиения давно покрывал.
А незадолго до истории с феечкой мэр снял ту же шлюху, которую прежде трахал я, буквально в ту же ночь, избил до полусмерти.
И мне была абсолютно безразлична ее судьба.
Плевать я хотел на какую-то девку.
Так что поменялось?
Я закрываю воду, выхожу из ванной, вытираюсь. Я поднимаюсь по лестнице на второй этаж.
Она здесь.
Мое гребаное наваждение.
Я чувствую ее запах. Я чувствую, как бьется ее сердце. Сильнее, сильнее. Ведь она слышит мои шаги. Пусть и не подает виду.
Я слышу шелест наспех перевернутой страницы. Скрип карандаша по бумаге. Пронзительный, суетливый.
Я останавливаюсь напротив кровати.
Феечка напрягается. Это ощутимо. Она сидит на постели, обложившись книгами. Делает вид, будто занята.
Готов поспорить, сейчас в ее голове нет ни мысли об учебе.
Она изучает меня. Краем глаза. Она видит, что я голый. И она прекрасно понимает, что это ей обещает. Она видит мой член. И ее щеки краснеют. Чертовски забавное зрелище.
Я подхожу к ней вплотную, беру за волосы, притягиваю голову к своему паху. Я так сильно хочу ее, что не отступлю, даже если она опять начнет блевать.
Учебник выпадает у нее из рук, она слабо вскрикивает.
– Поцелуй яйца.
Я ослабляю хватку, приподнимаю член другой рукой.
Она вздрагивает. Смотрит на меня с мольбой. Ничего не говорит. Но выглядит так, будто сейчас разрыдается.
Из моего горла вырывается рычание.
Она тут же подается вперед и прижимается губами к моим яйцам, причем действует настолько быстро и порывисто, что буквально впечатывается лицом в пах.
– Я сказал «поцелуй», – повторяю. – Взасос.
Она мелко дрожит, плечи ходуном ходят, трясутся.
– Давай.
Она берет мои яйца в рот. Медленно, но старательно. Пытается заглотить, давится.
– Понюхай.
Снова дергается.
Я кладу ладонь на ее затылок, не даю отодвинуться.
– Нюхай.
– Нет, нет…
– Что такое? Я после душа.
– Это унизительно, – шепчет она.
– Значит, тебе придется унизиться.
Она всхлипывает, пытается мотнуть головой, но я держу крепко, пресекаю ее бунт. Я проявляю завидное терпение, подавляю желание отодрать ее в глотку без лишней прелюдии.
И тут она начинает рыдать. Горько. Надрывно. Совсем как в тот раз. Недавно. На кухне. Она бьется в истерике.
Еще несколько секунд назад я полагал, что ее рвота не остановит меня на пути к разрядке. Но слезы срабатывают в момент.
Раньше это не было проблемой. Раньше это наоборот возбуждало. А теперь член опадает.
Я чувствую себя импотентом.
Ничтожеством. Жалким придурком.
Я в конец помешался. Сбрендил из-за какой-то бабы. Я прошел сквозь ад. Я боролся не за жизнь, а на смерть. Я перегрызал глотки врагам. В буквальном смысле. И все ради чего? Чтобы она меня поломала об колено? Да что она вообще со мной вытворяет? Что в ней вообще такого? Ее невинность? Ее чистота?
Это все условности. Она не шлюха. За деньги не спала. Но продавалась. И ничего хорошего в ней не осталось.
Я отпускаю ее и ухожу. Не оборачиваюсь. Опускаюсь вниз по лестнице, добираюсь до своей комнаты и тушу свет.
Я больше к ней не прикоснусь. Хватит. Она даже не в моем вкусе. Не блондинка. Глаза блеклые. В ней нет ничего особенного.
Я заигрался. Пора остановиться, пора прекратить все это. Осталось только понять как.
Я укладываюсь на постель и пытаюсь понять, как дошел до такого идиотизма, где совершил ошибку, в чем просчитался.
Никто и никогда не действовал на меня так. Не выбивал землю из-под ног, не ударял под дых раз за разом. Не переворачивал всю систему ценностей вверх дном.
Моя программа никогда не сбоила. Простая, упорядоченная, продуманная до мелочей, до самых незначительных деталей. И вдруг все пошло прахом. Резко. На ровном месте.
Почему?
Гребаная фея добралась до нутра. Выжрала внутренности. Поимела меня так, как я бы никогда не сумел поиметь ее.
Хорошо, что она об этом даже не подозревает. Слишком занята своими страданиями. Не замечает.
Я больше не могу трахать ее тело. Механически. Зато она трахает мой мозг. Отменно. Я хочу другого. Я хочу иначе. Проклятье, точно спятил.
Я рывком поднимаюсь с постели, отправляюсь в спортзал. Этой ночью будет не до сна. Нужно выпустить пар.
Я не сомкну глаз. Нет смысла валяться на кровати как мешок с дерьмом.
Я должен разобраться с этим. Когда-нибудь. Потом.
Нужно проветриться. Избавиться от нее. Но не насовсем. Просто увезти куда-то, подальше отсюда, отослать, оставить в безопасно месте, даже приставить охрану или посадить под замок, нанять слугу, чтобы приносил ей воду и еду по графику.
Я вернусь за ней. Потом. Разделаюсь с работой и возьму отпуск. Необходимо действовать осторожно, чтобы не вызвать подозрений у Николая.
Пара дней вдали от наваждения, и я приду в порядок. Надеюсь. Пара дней, и я избавлюсь от зависимости. Хотя бы на время. Создам видимость.
Я вернусь за ней, когда решу все остальные вопросы. Мой разум будет чист и холоден. Я перестану трястись как наркоман в поиске дозы.
