Я не могу здесь оставаться, но так же не могу уйти. Отменяю все встречи. Что можно – делаю по Интернету. А что нельзя, перекладываю на помощников.
Я смотрю на Князеву, и впервые за долгое время чувствую страх.
Вдруг она не вернется? Она настоящая. Никогда.
Вдруг я ее сломал? Я или героин. Или она сама. Все вместе. Так уж совпало.
Я готов ей дозу дать, только бы понять, осталось ли хоть что-то разумное внутри трясущегося сгустка плоти.
– Ты как мой отец! – дергает наручники. – Точно такой же.
Хохочет и рыдает одновременно. Жуткое, чудовищное зрелище.
Но даже сейчас я хочу ее. Опустившуюся, разрушенную, абсолютно любую и не важно, что дальше.
– Кем ты себя возомнил? Великим судьей? Почему ты решил, что имеешь право наказывать меня?
Князева растягивается на полу, выпрямляется во весь рост. Она кажется спокойной, но это только видимость, которая может схлынуть в любой момент. Очередная истерика заканчивается, вновь накатывает безразличие.
– Ты не знаешь. Ничего не знаешь.
Я беру бутылку, пью прямо из горла.
– Если бы знал, оставил бы в покое, – повторяет как заведенная. – Если бы знал, если бы знал…
Я подхожу к своей жертве, опускаюсь рядом, прислоняюсь спиной к стене.
– Боже, когда вы отстанете от меня, – глухо стонет. – Все вы. Все.
Князева закатывает глаза, мотает головой, будто отгоняет кого-то.
У нее видения или это просто жест?
– Чего я не знаю?
Проверяю температуру, по привычке кладу ладонь на лоб. Взмокший, прохладный. Ломка вроде бы отпускает. Пусть и немного, пусть ненадолго, но все же облегчение наступает.
– Он отправлял меня в самые разные клиники. В лучшие центры реабилитации.
«Он» – вероятно покойный Князев.
– Только это не помогало. Я постоянно сбегала или находила то, что мне требовалось прямо там. Нет такого человека, который бы отказался от денег.
Представляю. Избалованная стерва привыкла получать желаемое, за ценой не постоит, предложит любую сумму.
А себя она предлагала?
От этих мыслей кулаки сжимаются, опять тянет крушить все на своем пути, разнести квартиру, разломать на части.
– Когда он понял, что врачи бесполезны, решил действовать сам. Отвез в наш загородный дом, приказал расчистить подвал и бросил меня туда.
Я сомневаюсь в правдивости ее заявлений.
– Сначала год по клиникам, в тепле и комфорте, а потом… шесть месяцев в темноте и холоде, – тихо смеется. – Тьма гораздо эффективнее.
Полгода информационной пустоты о ней. Никаких статей, никаких фотографий. Полное отсутствие сообщений.
Значит, и правда лечилась.
Выходит, Князев запер собственную дочь в подвале? Жестко. Хотя правильно. Будь у меня подобное место, тоже бы ее туда отправил. Так и криков не слышно. Проведал, бросил еду, бутылку воды, закрыл люк и ушел заниматься работой.
Отличный метод.
– Там копошились какие-то насекомые, ползали повсюду. Я слышала их. И я чувствовала. В себе, под кожей. До сих пор не понимаю, насколько реальными они были.
Она замолкает и продолжает лишь после очень продолжительной паузы.
– Я кричала. Звала на помощь. Но никто не пришел, потому что… никогда не приходит. Никто не приходит ко мне. Даже брат. Он уехал. А отец все четко рассчитал. Либо умру, либо выживу. Дочь-наркоманка ему не нужна.
Вздыхает, хрип вырывается из груди.
– Я его не осуждаю, ведь он поступил правильно. Иначе я бы не выбралась, не справилась с этим.
– Я тоже поступаю правильно? – говорю глухо.
– Нет, – она улыбается. – Ты должен прекратить.
– Дать тебе уколоться?
– Нет, не так. Прекратить это. Вообще.
– Интересно – как? – хмыкаю.
– Разве не догадываешься?
Она поворачивает голову, трется щекой о мою ладонь.
– Существует единственный способ.
– Поделись, – веду пальцем по ее потрескавшимся губам.
– Убей меня.
Эта фраза делает со мной то, что не успел сделать кухонный нож. Режет горло.
Сколько раз я воображал смерть Князевой, прорисовывал мельчайшие детали, а теперь, когда она сама вкладывает в мои руки оружие, я трусливо поджимаю хвост.
– Ты должен меня остановить. Понимаешь? Иначе никак.
– Я лучше подыщу подвал.
– Это не сработает дважды.
– Вот и проверим.
– Макс, ты жесток, – отворачивается. – Мне незачем жить. Не для чего.
– Неужели не хочешь отомстить? Поквитаться со мной? Что-то ты совсем размякла.
– Ну, прости, – качает головой, снова стонет. – Я устала. Я больше не могу терпеть эту боль. Мышцы разрывает, и это не прекращается ни на миг.
– А не надо было колоться.
– Это мое тело. Что хочу, то и делаю.
– Нет, – хватаю ее за горло. – Мое.
Веду ладонью по груди, по животу.
– Это все мое.
Она начинает дрожать.
– Если не убьешь меня сейчас, – шепчет. – Потом будет поздно. Потом я сама тебя уничтожу. Я найду способ.
– Ищи.
– Ты не понимаешь… не понимаешь…
Бьется затылком о пол.
– Не понимаешь! – кричит.
– Все я отлично понимаю. Подсела на героин от скуки. Потянуло на развлечения, вот и не удержалась. У тебя же столько проблем. Какое платье выбрать? Какие драгоценности надеть?
– Что? – в темных глазах загорается ярость. – Думаешь, я с жиру бесилась?
– Нет, тяжко страдала, – усмехаюсь. – От безделья.
– Придурок. Ну, ты и придурок.
– Куда мне до тебя. Умницы-разумницы, гребаной наркоманки. Родилась в богатой семье, ни в чем не знала отказа. Как же трудно тебе пришлось. Жить в атмосфере абсолютной вседозволенности. Настоящее издевательство, да?
– Урод, – воет. – Долбаный урод.
– Давай, удиви. Расскажи, от чего становятся наркоманами?
Князева резко поднимается, смотрит в упор.
Что-то такое вспыхивает в ее взгляде, что-то от прежней Катерины Олеговны, гордой суки, однажды возникшей на пороге моего кабинета.
– Да, я сдалась, но это было не ради кайфа. Я пыталась убежать. От того, что со мной сделали. От того, что сделала я.
– И что же, – прочищаю горло. – Что же это было?
