– Прошу.
Короткое слово. Простое. А будто током бьет.
Брат выглядит так, словно я прошу его вытащить из ада самого Сатану. Видно, с тем же успехом я могу просить его, чтобы помог Маврину.
Возможно, он прав. Возможно, Чертков и не нуждается в его помощи. Но рисковать я не стану.
Я снова смотрю на лестницу, где продолжается борьба двух моих мучителей. Одного из них я всем сердцем ненавижу, а другого столь же сильно жажду. Нет, не просто жажду. Люблю.
Господи, не важно, что там дальше, как. Я люблю его. Я хочу, чтобы он был рядом, чтобы жил, чтобы побеждал. Даже если это означает мою собственную гибель, проигрыш с явно летальным исходом.
Жестокая схватка продолжается. Маврин оказывается гораздо более стойким бойцом, чем я предполагала. Чуя опасность, он звереет и выкладывается по полной программе. Хотя Чертков ему ни в чем не уступает, ситуация рискованная. Они сражаются на втором этаже, где пол давно прогнил, дыры так и зияют повсюду. Один неверный шаг, одно неосторожное движение – моментально сорвешься вниз с высоты. В каком-то смысле это даже красиво, захватывающе. Их удары такие четкие, мощные, яростные. Но это также и жутко, страшно наблюдать, осознавая собственное тупое бессилие, пугающую слабость, неспособность повлиять на происходящее, изменить исход поединка.
У меня кружится голова и затекает шея, кровь резкими толчками бьет по вискам. Я судорожно хватаю ртом раскаленный воздух.
– Пожалуйста, – опять обращаюсь к брату. – Помоги.
Он не двигается.
Я снова смотрю наверх. Еще секунда – и мое сердце дает перебой. Треск гнилых досок оглушает. Чертков летит вниз, успевает ухватиться за самый край лишь в последний момент. Маврин довольно хохочет, тут же подходит ближе, наступает на его пальцы, придавливает. И у меня внутри все сжимается. Маврин издевается, отступает на шаг, потом опять заносит ступню над руками Черткова, но тот переворачивает игру, рывком подается вперед, обхватывает противника за ногу и тянет за собой, увлекает прямо в образовавшийся в полу разлом.
– Нет! – не могу сдержать вопль. – Макс!
Куртка Маврина цепляется за крюк ближайшего погрузочного крана, а Чертков успевает ухватиться за торчащую арматуру одной рукой. Ему все же приходится отпустить врага ради спасения собственной жизни.
Пока Маврин, повиснув на крюке, лихорадочно оглядывается, оценивает свое положение, Чертков пробует выбраться. Он хватается за железную трубу, подтягивается, однако ржавый металл не выдерживает его веса, труба разламывается практически надвое, едва держится.
Только чудо спасает Черткова от неминуемой гибели. Но как долго продлится эта удача? Теперь ему даже лишний раз шевелиться опасно.
Я бросаю взгляд на брата, уже ничего не говорю, не умоляю. Он все прекрасно понимает по моим горящим глазам. Я не оставляю ему выбора.
Он взлетает наверх буквально в считанные секунды. Как будто ураган проносится по складу. А после он опускается на колени и протягивает руку Черткову.
– Макс, – выдыхаю я.
Труба накреняется еще сильнее, заставляя меня вновь и вновь содрогаться изнутри, а Чертков даже и не думает принимать помощь. Я не вижу его лица, я не смею обратиться к нему громче, не смею просто взмолиться.
Мой брат убил его брата. Принять его помощь значит принять помощь убийцы, злейшего врага. По доброй воле.
Чертков никогда на такое не пойдет. Но мой брат сделает для меня все. Он и Дьявола вытащит из пекла, если потребуется.
Черт будет жить. Хочет того или нет. Это уже не важно.
Брат наклоняется ниже, хватает его за плечо и силой вытаскивает, буквально отдирает от железной трубы, вытягивает чуть ли не за шкирку. А после ему приходится уворачиваться от удара. Чертков не отличается особенной благодарностью, сразу пытается врезать в челюсть.
– Осторожнее! – восклицаю я, сама понятия не имею к кому именно обращаюсь.
Брат бьет Черткова, вроде несильно, но метко. Вырубает его на раз, оттаскивает в сторону, в безопасное место, где пол крепче, и спускается вниз.
Хлопает дверь склада. Мы слишком поздно замечаем, что Маврин успел ускользнуть. Он умудрился благополучно спуститься с погрузочного крана, пустился наутек.
Ублюдок опять избежал справедливого наказания. Ну, ничего. Это только вопрос времени. Гад сполна расплатится за все, что успел совершить. Он пожалеет, что не сгорел в пожаре, не погиб за компанию со своими дружками.
Брат берет меня под руку и тащит к выходу.
– А как же… как же Чертков? – спрашиваю я, пытаясь воспротивиться.
– Он скоро очнется и сумеет сам о себе позаботиться.
– Здесь полно людей Маврина.
– Мертвых людей Маврина, – поправляет брат.
– А эти…
Я не успеваю договорить, не успеваю указать на двух мужчин, которых прежде вывел из игры Чертков. Они по-прежнему находятся без сознания. Брат понимает все без слов, без лишних жестов. Он достает нож, склоняется над ними и перерезает обоим горло. Всего два отточенных движения – проблема решена.
– Ты…
– Я убил их всех.
– Никого не осталось?
– Снаружи только трупы.
Почему это меня не пугает. Ни капли не смущает. В кого я превратилась. Во что. И разве это подходящие вопросы? Разве это вообще вопросы?
Мы покидаем склад, а я не удерживаюсь от искушения, оборачиваюсь, ищу взглядом Черткова, улавливаю слабое движение. Он поднимается. Очень медленно. Мотает головой, как будто изгоняет туман из мыслей.
Я так хочу поймать его взгляд. Соприкоснуться. Хоть на миг, на долю секунды, на хрупкое мгновение. Соприкоснуться хотя бы глазами. Но брат не позволяет.
Он выволакивает меня на улицу, усаживает в авто и выжимает газ на полную.
А я прижимаюсь к стеклу лбом, прилипаю. Я так хочу увидеть его опять. Но нет. Не суждено. Мой Черт остается там, далеко, за чертой.
Глава 25
Я не верю в истории со счастливым финалом. Нет никаких «долго и счастливо». И не важно, как все выглядит на заключительных кадрах, в последних главах. Мы не видим сюжет до конца, пребываем в полнейшем неведении. Мы просто не знаем всего. Мы не в курсе, что принц после свадьбы находит себе еще несколько принцесс или уходит в запой, проигрывает целое состояние в казино или пускает деньги на ветер, поколачивает принцессу от скуки или от той же скуки присаживается на иглу. А может его настигают враги, уничтожают, творят жестокую расправу. Или же он погибает от неизлечимой болезни.
Это в сказках все выглядит ярко и красиво, так, что и не придраться. В кино тоже снимают очень симпатично, романтично, нарочито сладко. А в реальности… в реальности нет ничего хорошего. В реальности люди не прощают, а прощаются. В реальности люди ничего не забывают, не начинают с чистого листа, комкают страницы собственной жизни снова и снова, будто живут не единственный раз, будто надеются на новый, пусть и призрачный шанс. В реальности все очень отличается, не совпадает с нашими заветными фантазиями.
